Реактор-2. В круге втором

Но слова падали к ногам Димы, не пролетев и пары десятков сантиметров. Внезапно на него напала необъяснимая, всепоглощающая паника. Зорин заметался, не зная, что ему делать и куда двигаться. Он выкрикивал имя Оксаны и мысленно молил бога помочь найти ее в этой адской пелене. Бежал вперед, потом кидался вправо, влево, назад. Спустя полчаса силы покинули Диму, и он рухнул на землю, слепо глядя перед собой и чувствуя, как под резиной противогаза по его щекам текут горячие слезы. Он решил сдаться. Если раньше он видел свою цель и знал, что делать, то сейчас он четко понял, что все кончено. Не было ни цели, ни ориентира, ни воли, ни сил. Дмитрий лег на землю, закрыл глаза и расслабился, собираясь принять смерть по возможности смиренно и в комфорте. Он лежал, вспоминая детство, родителей, друзей, школу, институт. Припомнил также события последних дней. Анализировал свои поступки, размышлял, что бы он мог сделать по-другому. Это настолько поглотило его, что он не сразу заметил изменения в окружающей среде.

Зорин резко сел и прислушался. Издали сквозь туман пробивалась еле слышная, но вполне узнаваемая музыка. Голоса певца было не разобрать, но по ритму и тональности он ясно узнал «Балладу о детстве» Владимира Высоцкого. Того любил его отец, и все Димино детство прошло под хриплый голос барда и гитарные переборы. Зорин встал, стараясь не потерять этот единственный лучик в царстве безмолвия. Звук шел откуда-то справа. Стараясь сильно не шуметь, Дмитрий двинулся в ту сторону, невольно начиная подпевать Владимиру Семеновичу: «Не боялась сирены соседка…». Дима шел все быстрее, едва не срываясь в бег. Голос Высоцкого становился все громче, «Балладу о детстве» сменил «Як-истребитель». Впереди показалась темная точка, ярко выделяющаяся среди окружающей белизны. Точка все увеличивалась, и вскоре Зорин смог разглядеть, что это такое. Это была дверь. Обычная входная дверь, обитая коричневым дерматином, какая была в каждой второй российской квартире. Только эта дверь каким-то чудом стояла посреди белой пустоты – без косяков, стен и других опор. Дмитрий с удивлением обошел ее вокруг. С обратной стороны она была такой же, как и спереди.

Внимательно осмотрев дверь, Дима похолодел. Он узнал ее. Это была дверь в квартиру его родителей, где он провел все свое детство и юность. Мелкие потертости, царапины и пятна на обивке, чудом сохранившиеся в памяти, четко указывали на это. Зорин снял перчатку костюма и провел ладонью по шершавой поверхности кожзаменителя. Справа от двери он заметил висящую в воздухе кнопку дверного звонка. Ему казалось, что пару мгновений назад ее не было, но поклясться в этом он не мог. Дмитрий поднял руку и нажал на нее. Из-за двери раздался знакомый до боли звонок. Сердце у Зорина забилось так часто, что на мгновение ему показалось, что он упадет в обморок. Раздался звук открываемых замков. Дверь открылась, являя перед Дмитрием родную и знакомую прихожую обычной хрущевской квартиры. На пороге стоял отец.

– О, Митя пришел. Мать! Сын пришел. Ну, чего встал, заходи.

Он сделал шаг в сторону, пропуская Зорина внутрь. Тот, обалдело оглядываясь, прошел в прихожую. Отец оглядел его с ног до головы.

– А ты чего так вырядился? Ты же утром в институт уходил. Ты где был?

Дима молча глядел на человека, которого, как ему казалось, потерял навсегда. Он бросился вперед и крепко обнял отца, едва сдерживая слезы.

Ружье со стуком упало на пол. Отец некоторое время стоял, растерянно разведя руки, потом неловко обнял сына в ответ. Похлопал его по плечу.

– Ну, ты чего это? Чего? – забормотал он.

Зорин отстранил отца и вгляделся в его глаза.

– Пап. Я думал, я вас больше никогда не увижу. Пап, как же я соскучился по вам.

Отец удивленно посмотрел на Дмитрия.

– Чего это ты нас больше не увидишь? Чего глупости говоришь? Иди лучше переоденься, пока мать тебя таким не увидела. Прямо космонавт какой-то. Бегом в свою комнату!

Тот радостно закивал, подхватил упавшее ружье и заковылял знакомым путем, со счастливой улыбкой разглядывая коридор, обои, фотографии на стенах. Со стороны кухни послышался голос матери:

– Сынок, привет. Иди сюда, поцелуй маму.

Дима заулыбался от этих слов. Как давно он не слышал их вот так, вживую, а не во сне.

– Щас, мам, только переоденусь.

– Давай быстрее, потом мой руки и сразу ужинать.

Зорин снова почувствовал себя восемнадцатилетним студентом, маменькиным сынком, и сейчас абсолютно не стыдился этого. Он опять вернулся в детство. Словно не было этих двадцати лет дикости, беспорядков, страха, боли. Дмитрий обернулся и посмотрел на ненужное теперь ружье с ненужными патронами и перепачканный костюм химзащиты. Куда это все теперь девать? «А, потом решу, – подумал он. – А сейчас – чистая одежда, душ и мамина стряпня».