Развращение

«Итак, я испрашиваю у Вас согласия на роль ассистентки. Разумеется, ваше участие в столь тягостном деле должно быть вознаграждено. Было бы смешно и дерзко предполагать, что вас заинтересуют материальные ценности. Но у меня есть вещь, которая может отчасти компенсировать Вашу любезность.

Горькая ирония ситуации состоит в том, что незадолго до случившегося я через свои каналы сумел исхлопотать для своей супруги свидетельство о временной неприкосновенности. Я, глупец, собирался преподнести его моей дорогой Марте в качестве подарка на её день рождения, а потому не завизировал в нотариате. За два дня до торжества случилось то, что случилось. Я никогда не устану напоминать себе о том, что это целиком и полностью моя вина, которая не может быть искуплена никогда.

Так или иначе, у меня на руках непогашенное свидетельство сроком на сто пятьдесят суток. Как мне объяснил наш юрист, перед визированием свидетельства я имею полное право перезаполнить его на любое имя и проставить любую дату. Если только Вы согласитесь оказать помощь мне и моей несчастной супруге, вы в тот же самый день — или любой другой по вашему выбору — сможете зайти вместе со мной в нотариальную контору и воспользоваться этим свидетельством как пожелаете.

Умоляю Вас о согласии. Если вы примете решение, прошу известить меня об этом. Достаточно позвонить по моему парижскому телефону — он есть в справочнике — и просто сказать „да“ или „нет“. Также прошу о сохранении полной тайны…»

Госпожа Бурлеска бессильно опустила тонкую руку с письмом, чувствуя, как по шее стекает струйка пота, змейкой пробирается в ложбинку грудей, чтобы расплыться где-то на ободке накрахмаленной тряпичной фиалки. Дьявольщина, мы никак не можем перестать украшаться, хотя бы так. Всё-таки этот дурацкий цветочек надо бы убрать. Или не стоит: вряд ли такое привлекает маньяков. Хотя кто знает, что делается в голове у маньяка? Что сейчас происходит в голове у Гора? Лучше не думать.

Но если она согласится, она сможет снять чёрную тряпку на целых сто пятьдесят дней. Сто пятьдесят дней она сможет ходить по улицам любого города спокойно и без страха. Загорать на пляже. Купаться в море. Идти через толпу мужчин и не бояться их взглядов. Сто пятьдесят дней гарантированной личной неприкосновенности. Правда, потом будет ещё тяжелее. Но она устала. Она заслужила отдых. И смешная плата за это — убить ублюдка, убить легально и честно. Да, она с ним когда-то была близка. Но теперь их ничто не связывает, кроме нескольких воспоминаний. Которые ей, конечно, дороги, но не настолько, чтобы ради них носить чёрную тряпку и не видеть солнца все оставшиеся годы — пока она не подурнеет настолько, что никакой сумасшедший не прельстится её телом… Хотя нет, паранджа — это теперь навсегда. Сумасшедшие бывают разные.

Бурлеска снова склонилась над письмом. Внизу была приписка другим почерком:

«Варлека, зайчик. Это пишет твой старый лис. Извини за повод, ну да тебе не привыкать. Ты крови никогда не боялась, а я тебе давал её понюхать, и твоей и своей. В общем, валяй, детка. Навеки твой Г. С».