— Мародя переродился, — ответил обходчик. — Нескольких дней не прошло. То ли вдруг стал объектом, то ли изначально им был… Черт его знает. У всех, кто за него проголосовал, уровни упали в два раза ниже, чем были до этого. На субъектов открыли охоту. Штрафы из-за потерь уровней не давали нормально защищаться. Большинство погибло… Ребелл был одним из тех, кто нашел выход. Он первый начал договариваться с организованными, понял, что они не так уж и сильно отличаются от субъектов. Собрав силы, мы в итоге победили, скинули Мародю. Ребелл был на передовой, дрался против него вместе с Соловьем — так Мэра раньше звали — но последний удар нанес Соловей. И сразу взял двадцатый уровень, после чего и стал мэром. Да и не возражал тогда никто особо. Все думали, что так лучше, что объект должен быть Мэром… Это уже потом стало ясно, когда налоги появились и остальное все. Так что: что Мародя, что Соловей…
— И вы больше не пытались? — спросила Крис.
— Что не пытались, барышня? — посмотрел на нее Пахомыч.
— Ну свергнуть его! — сказала она. — Один же раз у вас получилось.
— И смысл? Итог-то один.
— Но… это же не значит, что…
— Нас тогда было намного больше, и то мы едва-едва смогли, — сказал обходчик (17). — Понимаете?
Жека не ответил. Он видел, что Пахомыч и сам не до конца верил своим словам. Может, это и была одна из причин, но не основная. То, что Суров (17) ходил среди них тут как у себя дома — многое об этом говорило. Парень мог такое понять, но уж точно не принять. Впрочем, это была их жизнь и их территория — не ему было их судить.
— Могу я тоже задать вопрос? — произнес Пахомыч после небольшой паузы.
— Про мой профиль? — уточнил Жека.
— Что? — удивился он. — Нет, конечно. Я и тогда-то удивился… Нет, не про профиль. Про предупреждения. Чтобы там о Мэре ни говорили, он бы не стал вешать пятерку на случайного человека. И уж тем более этого не стал бы делать Комитет. Должна быть причина.
— Она есть, — не стал отрицать Жека. Он задумался на секунду: говорить, не говорить… — У меня есть враг. В Перекрестье. Он хотел убить меня еще в Районе. Прислал человека. Девятнадцатого уровня. Я спасся.
Жека заметил, что не только Пахомыч, но и остальные пассажиры слушали его. Кто-то открыто, как Стек (17), кто-то украдкой, как Тоха (14) или Эгоист (14). И даже Ребелл (16), насколько Жека видел, перестал прикладываться к рюмке каждую минуту.
— Потом мы все набрали десятые уровни, — продолжил Жека, пришли на Границу, но пограничники отказались нас пускать.
— Есть такие бонусы, — сказал Стек. — Высокоуровневые.
— Верно, — согласился парень. — Это было не просто так. На Границе нас ждал человек моего врага. И у него уже был двадцать девятый уровень. Я убил его.
— Как? — спросил Эгоист.
— В честном бою, — ответил Жека.
Кажется, ему не поверили, но переспрашивать никто не стал.
— В реальности нет ничего честного, парень, — раздался голос Ребелла. — Чем раньше ты это поймешь, тем дольше проживешь.
— Вы мне почему-то помогли, — повернулся к нему Жека.
— Может, не хотел, чтобы меня тоже убили, — пожал плечами субъект.
— И ты думаешь, что Комитет тебя поэтому ищет? — уточнил Пахомыч. — Нужны очень большие связи…
Жека уже хотел сказать про Королевство Реальности (3), когда поезд тряхнуло. Появилось сообщение:
— Подъезжаем, — произнес Пахомыч. — Одна минута.
— Предлагаю объединить силы, — сказал Жека обходчику. — Вы самый опытный здесь, потому под вашим командованием. До тех пор, пока не дойдем до выхода. Я способности своих ребят знаю лучше, потому буду кем-то вроде сержанта.
— Не уверен, что в этом есть смысл, но… ладно.
— И еще одно.
— Да?
— Наши вещи.
Сначала Пахомыч даже не понял, о чем речь, а потом до него видимо дошло. Он смущенно кашлянул. После это произнес куда-то в пространство, ни на кого конкретно не смотря:
— Штырек, ты не мог бы…
— Хер им!
Друзья резко повернули головы в центр вагона, где неожиданно зарябивший воздух вдруг обернулся…
Субъект. «Штырек». Пацаненок 17-го уровня.
…пареньком лет одиннадцати. Голый по пояс с деревянной битой (8), из конца которой торчали десятисантиметровые штыри. Все тело пацаненка (17) было разукрашено детскими рисунками, а на лице застыло непреклонное и презрительное выражение.
Как раз в этот момент поезд окончательно остановился. Примерно тогда же перестал действовать
— Козлина малолетняя, а ну стой!
Яна выпрыгнула наружу вслед за ним.