Развилка

— А что они? Для них главное — свою территорию удержать и я повторюсь. Пока Бискупский будет им помогать, они будут помогать ему. Баш на баш. Ты мне, а я тебе.

— Интересно. А причем здесь моя группа, Иванов и Тихоновский?

— Предполагаю, что Союзу Возрождения России группы вроде твоей необходимы как пожарные команды в пределах Доно-Кавказского Союза. Сопровождение посланников и выполнение специфических задач — не надо искать людей, они уже есть, необходимо отдать приказ и они все исполнят. А Иванов и Тихоновский получили быстрый старт карьеры и поддержку. Поэтому делают то, что им велено. Так что не обольщайся, Андрей. Если понадобится, тебя тоже кинут в пекло. Может быть, даже раньше меня, как неудобного свидетеля.

Беринг широко улыбнулся и я, подумав, что он не далек от истины, тоже. После чего, допив кофе, мы заказали еще и разговор продолжился.

— И все-таки, капитан, — делая очередной глоток ароматного напитка, сказал я, — странный ты человек.

— Почему?

— Немец, служишь в Абвере, а думаешь о России и командуешь казаками.

— Ничего странного, — он тяжело вздохнул. — Мои предки больше двухсот лет служили Российской империи, и я вырос среди эмигрантов, которые мечтали вернуться в Россию. Германия, к сожалению, так и не стала моей настоящей Родиной. Все мои мысли и чаяния связаны с Россией. Хотя, сказать по чести, я не верю в победу Третьего Рейха или какое-то более-менее хорошее окончание Восточной кампании и создание полноценного Русского государства. А что насчет казаков, вспомни историю, Андрей. Они никогда не отказывали достойным людям в приеме. Если ты человек войны, не трус и в тебе есть дух воина, значит, казаки всегда назовут тебя своим братом. Так что можешь считать меня приписным казаком, если для тебя это важно.

— Честно говоря, не очень. Я слушаю идеологов, которые говорят о древности казачьего народа и мне это приятно. Греет душу. Но когда начинаются разговоры, что надо полностью отделиться от России, этого я уже не понимаю. Приходится пресекать подобные разглагольствования и пока это не трудно. Тем более что Петр Николаевич Краснов и другие наши атаманы имперцы. Однако, что будет потом, через пять, десять или пятьдесят лет?

— Не думай об этом. Нам бы пару лет простоять — уже много. Большевики в Москве больше тридцати наших дивизий окружили, и мы эту битву проигрываем. Еще месяц-другой и начнется откат. Вермахт будет отступать, и враг, если его не остановить, дойдет до границ Казакии. Ну и что дальше? Как биться? Я даю тебе гарантию, как только большевики вторгнутся на Дон или Кубань, половина крикунов, которые ратуют за независимую Казакию и отделение от России, сбегут в Европу. А мы с тобой останемся, будем биться до последнего патрона и сдохнем здесь. Хотя бы потому, что это земля для нас родная и полита кровью предков. Разве я не прав?

— Прав, — согласился я с ним.

— То-то же. Поэтому, Андрей, давай думать про оборону Дона и Кубани уже сейчас. Что атаманы и генералы решат, пока не нашего ума дело. За себя надо мозгами пораскинуть, на своем уровне.

— Не понимаю, о чем ты.

— О том, что необходимо готовить схроны и тайники, копить неучтенное оружие и подбирать надежных людей. Ты говоришь — моя рота может погибнуть. Это возможно, но я не баран и на убой не пойду. У тебя группа отдельная, не мальчики для биться. А помимо нас есть другие серьезные подразделения, в которых командиры нас знают. Если все правильно продумать, можно большевикам кровь пустить и заставить их затормозить. Не разбить, ибо действуя малыми группами войну не выиграть, но заставить споткнуться.

— Поддержка нужна.

— Будет. Я все-таки офицер Абвера и не сам по себе. За мной тоже серьезные люди.

Он замолчал и посмотрел на меня. Капитан ждал ответа и, в очередной раз отметив, что Беринг не простой человек, хотя порой таким кажется, я кивнул:

— Ты меня убедил, я с тобой.

— По рукам? — капитан протянул через столик правую руку.

— По рукам, — я пожал его ладонь.

Что я терял и что приобретал, заключая такой договор? Пока ничего. Слова остаются словами. Никаких бумаг подписывать не надо и по факту есть соглашение двух мужчин.

47

Москва. 25–30.01.1943.