Развилка

Из мемуаров генерала Антона Васильевича Туркула:

«После боев за Серпухов немцы попытались выйти на прежние рубежи. Но вскоре их силы иссякли, и наступило временное затишье. На Московском участке фронта группы армий «Центр» большевики держали оборону по линии Калинин — Дмитров — Александров — Орехово-Зуево — Раменское — Подольск — Кашира — Мордвес — Тула. Противник копил силы. Немецкая армия тоже. Наступило временное затишье, и я попытался добиться разрешения на вывод частей 2-го пехотного корпуса РОА в тыл для отдыха и пополнения. Однако получил отказ, и корпус был переформирован в сводную дивизионную группу, которая получила название «Россия».

Я требовал резервов, но их не было. Просил выдать солдатам теплое обмундирование, но ничего не получил. По-прежнему не хватало артиллерии и боеприпасов. Мы испытывали нужду в продовольствии и медикаментах. Только никому до нас не было никакого дела. Командующий РОА генерал Трухин обещал помощь, однако она запаздывала. И если бы большевики вновь перешли в наступление, дивизионная группа «Россия» перестала бы существовать в течение суток, а может быть нескольких часов. К счастью, этого не произошло. Наверное, потому, что внимание немцев и большевиков было приковано к югу, где продолжалась битва за Кавказ и шли ожесточенные бои за Царицын, который коммунисты переименовали в Сталинград.

Надо сказать, что я тоже пристально следил за событиями на юге. И когда немцы сообщали об очередной победе, испытывал двоякое чувство. Как противник большевизма я радовался поражениям врага. Но как русский человек и патриот негодовал. Да и как иначе? Ведь на стороне врага сражались мои соотечественники, обманутые люди. А немцы уничтожали то, что было гордостью России.

Когда егеря генерала Ангелиса ворвались в Батуми и советские моряки потопили Черноморский флот, а сами ушли в морскую пехоту, моя душа разрывалась от боли. Когда турки захватили Ереван и устроили резню армян, я ненавидел их. Когда под ударами артиллерии был полностью разрушен древний Тбилиси, хотелось рвать и метать. Однако я солдат. Шла война и я нес ответственность за тысячи человеческих жизней. Поэтому я сдерживал себя и продолжал делать все возможное, чтобы мои солдаты не знали нужды и сохраняли боеспособность.

Наконец, в середине ноября, дивизионную группу «Россия» оттянули в тыл. Мы оказались под Калугой, и я смог провести смотр войск. Зрелище еще то… От 2-го пехотного корпуса РОА осталось восемь с половиной тысяч солдат и офицеров. Да, голодные и оборванные. Да, много больных и обозленных на весь белый свет. Да, половина солдат с древними винтовками Мосина, практически без боеприпасов и вшами. Но это были лучшие солдаты, самые сильные и стойкие, готовые драться с большевиками дальше и не отступать. Во многом они напоминали мне дорогих сердцу «дроздовцев», и я понимал, что сроднился с этими людьми.

Полевой лагерь на окраине Калуги принял нас, и солдаты смогли привести себя в порядок, отогреться, помыться и вывести вшей. А 23-го ноября мы получили практически все, чего нам так не хватало. Прибыл эшелон с пополнением, двумя тысячами хорошо подготовленных солдат. И еще один эшелон с продовольствием, зимней одеждой, обувью, медикаментами, вооружением и артиллерией. Самое главное, на мой взгляд, полностью боеготовая артиллерия, гаубичный дивизион, шесть батарей противотанковых орудий и два минометных батальона. После чего дивизионная группа «Россия» снова стала походить на воинское формирование кадровой армии. Однако большевики в очередной раз перешли в наступление и все пошло кувырком.

Ранним утром 25-го ноября, совершив ряд авианалетов на германские аэродромы, советская авиация вновь захватила господство в воздухе. В полдень в тылы группы армий «Центр» были выброшены многочисленные авиадесанты. В тылу активизировались партизаны и диверсанты. А из Тулы в направлении на Сухиничи, прорвав оборонительные линии немцев, рванулась сильная КМГ (конно-механизированная группа) генерала Белова. Красная армия активизировалась и вечером того же дня начала наступление от Подольска на Москву.

Разумеется, немцы ждали, что советские войска в очередной раз попытаются отбить столицу. Ведь это очевидно. Но германские дивизии, которые обороняли развалины Москвы с юга, не устояли. Большевики учли уроки прежних неудачных наступлений и хорошо подготовились. Для захвата столицы они создали специальные инженерно-штурмовые бригады, в которых солдаты прошли серьезную подготовку и носили стальные кирасы, и обычная немецкая пехота, которая подвергалась мощнейшим артиллерийским обстрелам, перед ними спасовала.

В течение 26-го ноября советские штурмовики захватили Бирюлево, Ясенево, Дроздово и Копотню. Они закрепились в Москве. Начались бои в черте города и немцы, естественно, попытались выбить их обратно. Для этого потребовались резервы, и я предположил, что могут послать нас. Но германское командование не желало делить славу покорителей русской столицы с русскими. Это было делом принципа. Поэтому в боях за Москву использовались исключительно немецкие войска, которые выводились из резерва и сразу же с колес бросались в пекло.

Остановить Красную армию не получалось, 27-го ноября большевики уже овладели Люблино и меня вызвали в штаб 4-й полевой армии. Для усиления Московской группировки немцы собирались снять с фронта в районе Тарусы одну пехотную дивизию, а взамен поставить союзников, дивизионную группу «Россия» и свежую белорусскую бригаду под командованием уже знакомого мне Франтишека Кушеля. Приказ был ясен, и мои войска начали немедленное движение к линии фронта.

В ночь с 28-го на 29-е ноября, сменив германскую дивизию, русские и белорусы заняли оборону в пятнадцати километрах от Тарусы. Подготовленные немцами позиции были выше всяких похвал, и союзники оставили нам большое количество продовольствия, дров и боеприпасов. А в Москве в это время продолжались бои и, казалось, что германцы смогли остановить натиск красноармейцев и даже стали вытеснять их обратно за городскую черту. Однако советские войска готовили новые удары в другом месте. Немцы выпустили инициативу из рук и поплатились за это.

29-го ноября Красная армия перешла в наступление сразу по двум направлениям. Первый клин в составе 2-й ударной, 5-й, 16-й и 30-й армий двинулся от Дмитрова на Красную Поляну и Звенигород. Второй, в составе 1-й и 3-й ударных, 49-й и 50-й армий от Тулы на Калугу и Малоярославец. Советские войска собирались замкнуть кольцо вокруг Москвы. Они решились на проведение масштабной операции и у них все получалось. Танковые и механизированные соединения Красной армии проломили немецкую оборону и стали расширять прорыв. Однако немцы парировали удары большевиков своими моторизованными корпусами из состава 2-й танковой армии, и под Москвой завязалась битва железных машин. Все это на фоне всеобщей неразберихи, прекращения полетов авиации и резкого ухудшения погоды. Небеса посылали на землю дожди и снег, а ночью спускался крепкий мороз. А в полях, лесах и городах сцепились в мертвой схватке советские танковые бригады и немецкие моторизованные дивизии.

Задача дивизионной группы «Россия» не менялась — держать оборону. Солдаты сидели в окопах и ждали наступления большевиков. Однако ничего не происходило. На нашем участке фронта царило спокойствие, и только грохот артиллерийской канонады на флангах были свидетельствами того, что неподалеку кипит ожесточенное сражение. И так прошло два дня, 30-го и 31-го ноября все оставалось без изменений. А 1-го декабря мой непосредственный начальник генерал Вальтер Грэсснер, командир 12-го армейского корпуса, приказал немедленно отходить в Тарусу. Немцы проиграли танковое сражение. Большевики захватили Можайск и Наро-Фоминск, а в Москве продолжались остервенелые яростные бои за развалины. Нам предстояло остановить советские танки и удержать дорогу на Малоярославец, которая все еще связывала германские тылы и немецкие дивизии в столице. Точнее, не нам, а тем немецким соединениям, которые мы сменим.

Отход проходил на удивление организованно. Сначала оттянулись артиллерия и тылы, а за ней пехота. Дивизионная группа «Россия» и белорусы вошли в Тарусу, а немецкие войска покинули ее и выдвинулись по направлению к Калуге, за которую шли ожесточенные бои. Но практически сразу они вступили в бой. Большевики оказались уже рядом. Вот-вот мы могли снова оказаться в котле, и я этого опасался. В памяти были свежи воспоминания о жестоких боях за Серпухов, и оказаться в ловушке никто не хотел. Однако я не мог ничего изменить. Калуга пала. Советские войска вошли в нее и без промедления двинулись на Медынь и Малоярославец, а разбитые немецкие части, не сумев пробиться через заслоны большевиков, оттянулись обратно в Тарусу. А утром подтвердились худшие опасения — большевики захватили Малоярославец и мы оказались в котле.

Следующие три дня оказались наполнены хаосом. Таруса подверглась артиллерийским и авиационным налетам. Кругом неразбериха и в город стали отступать немецкие дивизии с линии фронта, где ее еще не проломили большевики. А после того как советские «илы», прозванные немцами «черная смерть», разбомбили штаб 12-го армейского корпуса и погиб генерал Грэсснер, нарушилась система управления войсками. Я перестал получать какие-либо внятные приказы и вывел подчиненные мне войска, к которым примкнули белорусы и несколько разрозненных украинских подразделений, из города. В Тарусе остались только немецкие офицеры связи, а мы вступили в сражением с большевиками. Они проводили постоянную разведку боем, пытаясь понять, насколько силен гарнизон города, а наша артиллерия раз за разом отгоняла их обратно.

На рассвете 5-го декабря из тылов противника вышла посланная мной разведгруппа. Она притащила хорошего говорливого «языка», полковника из штаба 49-й армии, и пленный сообщил, что скоро начнется штурм Тарусы. Естественно, я отправил его в город, где к этому времени на основе офицеров 260-й пехотной дивизии сформировался штаб обороны, а сам с учетом полученных сведений попытался разобраться в обстановке.

Дело дрянь. Большевики провели блестящую операцию и окружили почти всю 4-ю полевую армию и половину 2-й танковой. Но хуже всего то, что большой котел оказался разделен на несколько мелких. Основной в Москве. В нем около двадцати немецких дивизий. А помимо него немцы удерживали Боровск, Голицыно, Серпухов и Тарусу, в каждом городе от двух до пяти дивизий. Ну и что большевики станут делать? Наиболее разумный вариант — подавить сопротивление в малых котлах, а затем заняться уничтожением Московской группировки. Смогут немцы нас деблокировать или нет — неизвестно. Надо полагаться только на себя, держаться и готовиться к прорыву. Кому как, а мне и моим солдатам попадать в плен к коммунистам нельзя. Про советские лагеря заключенных я уже был наслышан.

Днем началось наступление противника, которое предсказывал пленный полковник. На нашем участке его удалось отбить, против нас действовала исключительно пехота. А вот с южной стороны Таруса была атакована танками и штурмовиками. Напор был очень силен, немцы не удержались, и часть города оказалась захвачена врагом. Нужно было без промедления что-то предпринять, и ночью 6-го декабря я был вызван в штаб обороны, где узнал, что мы пойдем на прорыв. Движемся на Серпухов, а затем, соединившись с блокированными в этом городе частями, через Подольск прорываемся на Москву. То есть идем по тылам советских войск. План дерзкий и он должен был сработать.

Основная ударная группировка состояла из остатков немецких пехотных дивизий, 260-й и 268-й. Они на острие атаки, а подчиненным мне войскам предстояло идти в арьергарде. Все началось на рассвете. После двухчасовой артподготовки, которая переросла в артиллерийскую дуэль, все тяжелые орудия, включая наши гаубицы, были взорваны. Для них закончились боеприпасы. А в 10.00 штурмовые отряды немецких гренадер прорвали вражеские заслоны и направились к Серпухову, а мои войска последовали за ними»…