Разведка была всегда...

Первую контрразведывательную операцию можно датировать началом правления Ольги и связывать с самой княгиней. Действительно, по какому другому ведомству можно отнести её действия в 945 году, сразу после гибели в Деревской земле князя Игоря, когда она сумела заманить убийц своего мужа, коими считала всю древлянскую знать, на свою территорию, «арестовать» их здесь и вынести приговор? Согласно летописи, правда, древляне сами полезли в ловушку, потому что, расправившись с жадным Игорем Рюриковичем, они не придумали ничего лучшего, как послать к новоиспечённой вдове депутацию с предложением выйти замуж за их «хорошего» князя (раз уж, мол, так получилось). Но, зная прославленные в летописях «премудростные коварства» Ольги, которая позднее в Константинополе «переклюкала» даже византийского императора («еси бо от возраста блаженная Ольга искаше мудрости всего в свете сем», — почтительно выразился летописец), можно предположить, что это она нашла способ как-то спровоцировать древлян на столь неосторожный демарш (например, распустила нужные слухи). Конечно, княгиня действовала не в одиночку. Люди, копавшие глубокую яму на её теремном дворе, вероятно, знали, что делают. А уж те «кияне», которые были отправлены на другое утро к прибывшему посольству с приглашением на почестен пир, и подавно. Потому что они нисколько не возмутились дерзким требованием древлян нести их к Ольге на своих плечах в ладье, в которой те прибыли. Значит, они знали, что «величание» послов было подсказано лукаво-насмешливой княгиней. И только посетовали сокрушённо, что, мол, делать нечего, князя нашего нет в живых, а княгиня собирается замуж за вашего, «неволя есть нам». И понесли. Но, войдя на теремной двор, «абие» (вдруг, сразу) бросили ладью в яму. Видимо, сценарий был расписан чётко и все роли распределены заранее. Ольга справилась, довольны ли послы честью, и двадцать знатных простаков были погребены заживо.

На миниатюре в Радзивилловской летописи изображены трое дюжих добрых молодцев, которые в позах атлантов, кряхтя и приседая, волокут на плечах ладью, битком набитую мирно беседующими древлянами. Видимо, художник помнил о том, что в Киеве всегда были богатыри, и не позаботился хоть как-то соразмерить силы этих троих с пригибающей их неподъёмной тяжестью. В самом деле, если принять вес каждого древлянина за 70 килограммов, то общий вес будет около полутора тонн, не считая ладьи. Так что в летописи изображён недостижимый для современных тяжелоатлетов мировой рекорд. Но это, впрочем, не по нашей части... Сама Ольга изображена на миниатюре дважды: на площадке терема, санкционирующей происходящее, и — участливо наклоняющейся над поверженными в яму обидчиками. Как на этой, так и на других миниатюрах она строга и спокойна — как человек, который вершит важное и, разумеется, правое дело.

Первый русский историк, младший современник и сподвижник Петра Великого Василий Никитич Татищев, излагавший события по некоторым не дошедшим до нас летописным спискам (но порой дополнявший текст собственными комментариями), сообщил в «Истории Российской», что после описанной экзекуции энергичная правительница Киева «немедля постави» на границе с Деревской землёй «крепкие заставы». Дабы «древляном никто ведомости подать не мог». А сама к ним «послала людей надёжных» с ответным посольством. Если всё было так, то в действие вступили новые подразделения «службы безопасности» — сторожевые дозоры и группы перехвата. Да и сами послы («надёжные люди), выходит, были участниками «игры».

Прибывшие попросили отправить в Киев в качестве сватов ещё более сановитых вельмож, иначе горожане Ольгу не отпустят. Древляне послали «лучший мужи нарочиты, иже держаще Деревскую землю». Когда гости прибыли, им предложили сначала помыться в баньке, заперли в ней и сожгли. Исполнители, очевидно, были те же самые. Да, впрочем, художники не обошли их вниманием. Опять изображены трое. Двое заняты тем, что подпаливают факелом наивный древлянский «нобилитет». А третий, с пышными кудрями, в корзно[1] (видно, какой-то начальник), в изящной позе спустившегося на землю ангела, хорошо знакомой по средневековым иконам, обсуждает с Ольгой ход «операции», указуя на пылающую «истобку».