Разум Вселенной

Да, из ее доклада выходило, что удар космических лучей производит в генетической информации, записанной в молекулах ДНК, форменный переворот. Процесс образования мутаций, протекающий нормально в ДНК со скоростью одного изменения на протяжении многих поколений, теперь, после космического поражения, приобретал прямо сумасшедшие темпы. Мутационные изменения, всякие почковидные глаза и раздвоенные щетинки в каждом поколении мух выскакивали, как брызги из воды, по которой ударили палкой. И все эти изменения повторялись во всех двадцати с лишним поколениях, и в каждом поколении возникали новые. Брандт сидел за столом президиума как монумент, к подножию которого возлагают венки, умножающие и утверждающие его славу. В заключение Тоня продемонстрировала цитогенетические данные — микрофотографии хромосомных наборов из слюнных желез личинок дрозофил с наиболее интересными мутациями.

Она затянула свое сообщение на целых двадцать минут, но председатель даже ни разу ее не остановил. Ее руководитель Брандт и рецензент дали прекрасные отзывы. Когда дело приближалось к концу, Ярослав потихоньку пробрался к выходу и скрылся.

После Тони защита Аллы Гречихиной всем показалась бледной. Но Юрий слушал ее сообщение со все возрастающим предчувствием своего поражения. Из доклада Аллы никаких сомнений в необратимости лучевого поражения клетки не оставалось. Мышь подверглась воздействию космических лучей, никаких особых изменений в ее жизнедеятельности не произошло. Но вот в ее ткани вносится канцерогенное вещество, агент, вызывающий злокачественный рост. И то, что хранит в себе клетка, испытавшая лучевой удар, вызывает ускорение ракового перерождения. И ничего с этим сделать нельзя. Клетка поражена. Она хранит в себе след поражения, как печать, оттиснутая в горячем сургуче. Проходит пять месяцев после поражения, а след все хранится и к концу пятого месяца вызывает ускорение ракового перерождения.

Алла закончила свое сообщение и села на место, розовая от пережитых волнений.

Юрий не вслушивался в вопросы и ответы Аллы Гречихиной. При взгляде на спокойное, благообразное лицо Всеволода Александровича, складки в углах его корректно сжатых губ и черный галстук бабочкой у Юрия холодела спина и сердце тоскливо и тягостно сжималось. Брандт выступил с самым лестным отзывом. Потом рецензент — с кафедры радиационной биологии — отмечал, что работа вскрывает одну из важных особенностей пораженной клетки — ее склонность к опухолевому перерождению.

Легкий удар в бок вывел Юрия из оцепенения. Ярослав снова усаживался рядом, возбужденный, переполненный какими-то новостями, которыми он успел зарядиться за двадцатиминутное отсутствие.

— Был сейчас на кафедре биоэлектроники, — шептал он, придвигаясь к Юрию. — Потрясающие известия. Завтра в Доме ученых заседание Комитета по пицундскому космическому снаряду. Я насел на Владимира Николаевича насчет того, чтобы присутствовать на заседании. Он молодец. «Пропусков никаких добыть вам не смогу. Но вы же, — говорит, — знаете, что и где. Приходите. Когда я был студентом, — говорит, — я в пропусках не нуждался».

Но даже и это сообщение не вывело Юрия из его подавленного состояния. Он понимал теперь, что ему предстоит бой за идею, которая непременно потерпит поражение при столкновении с фактами, представленными его товарищами, и выставит его перед комиссией в плачевном виде.

Весь перерыв и минут двадцать после перерыва он проходил по коридорам, чтобы собраться с мыслями. Когда Юрий вошел в аудиторию, Ярослав уже кончил говорить и шел на свое место. Сверх ожидания обсуждение его работы прошло спокойно. Опять хвалил Брандт, не сделав никаких замечании по поводу самой работы. Рецензент отметил в работе вполне убедительные данные, подтверждающие идею профессора Брандта о малигнизирующем действии космических лучей. Что же касается заключительной части работы, то она, конечно, не имеет прямого отношения к теме, хотя и характеризует несомненные исследовательские навыки дипломанта...

— Чернов, — председатель называет его фамилию. И Юрий стоит на кафедре и чувствует, какой он высокий, нескладный, длиннорукий и как он судорожно сжимает подвернувшийся под руку кий-указку. Он не смотрит в свои записи, они ему не нужны. Он произносит первую фразу, и спокойствие, нет, не спокойствие, а огромное напряжение сил вдруг начинает руководить его словами и действиями.

...Я кончил, — слышит он свою заключительную фразу и смотрит на часы. Он говорил ровно двадцать минут и сказал то, что хотел, и так, как хотел. Вот полученный им факт. И он сделал из него вывод — защита и нормализация пораженной клетки возможны, и в механизме нормализации заключается путь к преодолению всех последствий лучевого поражения.

Он спокойно стоит, ожидая вопросов. Брандт смотрит выжидательно на Штейна. Штейн бледен. Очевидно, он только сейчас понял, что просмотрел ту часть работы, где приводятся данные о восстановлении регенерационной способности после сильного рентгеновского поражения. С вопросом поднимается рецензент Галин.