Разум

Наконец переговоры с внештатным сценаристом завершились, и меня пригласили на очередное собрание. По поводу сюжета «Дон Жуан из Жабокрек» коллеги сошлись на том, что в первой части он удачен, поскольку вполне реалистичен, однако далее скатывается к опереточному жанру. Подробное обсуждение этого вопроса решено было отложить на две недели. Я понять не мог, зачем оттягивать на целых две недели, но мне было все равно. Затем речь зашла о сюжете Бакуса, который я когда-то читал, и о его дальнейших планах: он собирается писать о человеке, который ищет сам себя. Не знаю, зачем ему этот поиск и для чего он словацкому зрителю, потому как Бакус абсолютно прозрачный человек, который, думаю, уже ничего не откроет ни в себе, ни на себе — разве что ему отрезало бы ногу. Все собрание, как и любое другое, проходило под знаком того, что я вроде бы мало работаю, и потому заведующий поручил мне прочесть роман «Готтшалк»[43] и решить, возможно ли по нему сделать фильм. Если речь идет о моем мнении, сказал я, то убежден, что фильм можно сделать по любому произведению. Спустя время встретил режиссера, который хотел отснять этот фильм, и решил, что в пику заведующему напишу-таки рецензию, из которой станет ясно, что фильм по роману Урбана снимать можно. Все равно он не будет считаться с моим мнением — в группе терпят меня лишь как социальный случай. Это ощущение ненужности собственного существования снова утвердило меня в решении, что надо окончательно разделаться с этим сборищем параноиков, даже ценой того, что придется где-то орудовать лопатой. Работа в кино не приносит мне ни малейшего удовлетворения, а вдобавок это ханжество, эту погоню за деньгами я уже так ненавижу, что, того и гляди, помешаюсь в рассудке и кого-нибудь прикончу, если меня к тому принудят.

Один коллега пригласил нас на стаканчик вина, но под конец за огромным столом остались мы с Идой вдвоем — она не пила, а я быстро захмелел и расчихвостил одного приятеля, который присоединился к нам. После этого мы ушли. Забредя в клуб писателей пообедать, я был приятно удивлен, увидев там Ивана Гудеца, совершенно здорового, с чистой кожей, и веселого. Экзему как рукой сняло. Поговорили мы с одной финской писательницей, утверждавшей, что она крестьянка. Появилась там и Божидара и, улучив минуту, сказала мне, что нашу летнюю встречу, когда мы говорили о музыке, она вспоминает с удовольствием.

Я был уже так пьян, что, по-видимому, вызывал у всех неприязнь. Любо Польняк отвез меня к себе, где я снова поднял бучу, выдав одному поэту, что стихи его — неплохие песенки, но для журчала не годятся, поскольку читателю неохота разгадывать всякие диалектные экстравагантности.

Жене Любо я доложил, что хотел повеситься, но отказала петля — не затянулась.

Любо отнесся к моим словам иронически — в нашем возрасте, пожалуй, каждый уже не раз помышлял о самоубийстве, но при этом мало кто осуществил его.

На следующий день я варил гуляш, но мне было не по себе, я прислушивался, не отзовется ли язва. Тщился воскресить в памяти все, что натворил прошедшим днем, — а под конец махнул рукой на свою бездарную жизнь и стал ждать, когда завечереет и я смогу, как все мои сограждане, пойти спать. Я было хотел обратить внимание соседей на отбросы, которые они вывозят в конец сада и тем самым преграждают путь грозовым водам, но потом одумался: пусть разрешают эту проблему с человеком, двор которого ниже этой мусорной кучи. Случись гроза, этот мужичок сам поймет, как ему наши болваны соседи удружили.

Прочитал я свою выпускную работу — думал, там будет порядком глупостей. Но она была не так уж плоха, хотя по слабости, одолевшей меня, не мог как следует вникнуть в стиль, которым писал тогда, и потому все мне показалось каким-то нереальным, словно и не моим вовсе.

Любопытно следить за кинорежиссерами, осмеливающимися браться за разработку литературных (романных) тем. По романам, приобретшим мировую известность, часто создаются фильмы — при этом кинематографист, как правило, забывает о тех импульсах, которые подвигли его к работе над романом, и выбирает из произведения писателя лишь те темы, которые считает созвучными времени, публике, политической ситуации. Иными словами, он полагается на то, что роман уже одним духом своим способен обеспечить качество кинопроизведения, однако сам этот дух не сообщает картине. Так злоупотребляют именами Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, Э. Хемингуэя, Ф. Кафки, В. Гюго и других, пусть менее знаменитых, но не худших авторов.