Разрыв

Он взял Люсию за руку и повел назад. Они пересекли Бонд-стрит, миновали боковую улочку, облюбованную художественными галереями и автомобильными салонами, и дошли до Беркли-сквер. И, перейдя улицу, оказались в парке. Трава там была желтоватая, колючая, усеянная телами офисных клерков, стаканчиками из «Старбакса» и пакетами из-под сэндвичей. Большая часть скамеек несла на себе примерно тот же груз, однако Филип подвел Люсию к свободной, лишь частично изукрашенной птицами, скакавшими в ветвях над нею.

— Садись, — сказал Филип.

Люсия села.

— Говори, — сказал Филип.

Люсия молчала.

Филип с опаской обозрел птичьи следы. Провел ладонью по самому чистому участку скамейки, взглянул на ладонь. И сел рядом с Люсией.

— Говори, — повторил он.

Люсия чувствовала своей ногой ногу Филипа. Ощущала нажим его костлявого плеча. Она сдвинулась вправо, так что поручень скамьи впился ей в ребра, однако и Филип, взглянув, на грязь, которая покрывала скамью рядом с Люсией, сдвинулся тоже. Люсия вспомнила об Уолтере и сделала над собою усилие, стараясь подавить нервную дрожь. Она отвернулась и тут же увидела мужчину в замызганном черном костюме, делившегося хлебными крошками с таким же неряшливым, как он, голубем. Одну крошку мужчина бросал голубю, другую себе в рот, затем одну себе, другую голубю.

— Дело не во мне, Филип. Я думала, что во мне, но нет.

— Что именно? Какая часть этой истории?

— Да вся она. Люди. Служба. Выбор, который мне постоянно приходится делать.

Филип испустил усталый смешок.

— Это жизнь, Люсия. Так уж она устроена — везде и во всем. Не только в полиции.

Люсия покачала головой, вздохнула, подняла глаза к небу и вдруг почувствовала, как сильно раздражают ее тучи, висящие над головой. Стояла душная, знойная тишь, а гроза, которую сулило небо, походила на чих, пощекотавший тебе нос, да тем и ограничившийся. Напряжение, нерешенность, подумала Люсия. Напряжение, из которого нет выхода.

— Нет, — сказала она. — Есть и еще кое-что. Я ошибалась. Насчет Сэмюэла. Насчет школы, ее директора. Думаю, что я ошибалась.

— Ты не ошибалась.

— А я думаю, что ошибалась.

— Нет, — сказал Филип с уверенностью, которой так желала, но больше не чувствовала Люсия.

— Откуда ты можешь знать это, Филип? — Люсия встала, принялась расхаживать перед скамейкой взад — вперед. — Тебе известно лишь то, что я тебе рассказала.

Филип кивнул:

— Верно.

— А тебе не приходило в голову, что я, может быть, что-то и утаила? Что я могла рассказывать тебе только то, что помогло бы мне возбудить дело?

— Сколько раз я должен напоминать тебе об одном и том же, Люсия? Я барристер. Разумеется, приходило.

— Ну и вот. Именно. Я ошиблась. А ты не можешь знать, что я не ошиблась.

Филип встал. Обмахнул ладонью штанину, снял с нее пылинку, которой там не было.

— Ты сделала то, что приходится делать всем нам, Люсия. Чем бы мы ни занимались. Столкнувшись с дилеммой, мы обязаны рассмотреть все обстоятельства и вынести суждение. Я знаю, что ты не ошиблась, потому что доверяю твоим суждениям. Не тем, быть может, что относятся к литературе, но, в целом, я твоим суждениям доверяю.

Люсия отмахнулась от его попытки сострить.

— Ну и зря, — сказала она, так и продолжая расхаживать.

— Люсия. Я же тебя знаю. Ты сейчас сомневаешься в себе только потому, что тебе легче поверить в твою ошибку, чем игнорировать факт твоей правоты.

— Ты не знаешь меня, Филип. Ты, вообще-то говоря, друг Дэвида, а не мой. Сколько раз мы с тобой встречались? Дважды за шесть месяцев.

— И это в два раза больше числа моих встреч с Дэвидом. Он был коллегой. И стал моим другом автоматически. Стал потому, что мы подружились с тобой.

Люсия опять покачала головой.

— Ты же не знаешь, о чем я думаю. Да тебе и не хочется знать, о чем я думала, почему делала то, что делала.

— А ты расскажи мне, — сказал Филип. — Расскажи, почему, на твой взгляд, ты делала то, что делала.

Люсия остановилась. Прикусила губу, взглянула Филипу в глаза.

— Расскажи, — повторил Филип.

— Хорошо, — согласилась Люсия. — Расскажу, если тебе так хочется. Причина в том, что я жалею его. Жалею человека, который убил троих детей. Я могу поставить себя на его место и вообразить, как делаю то же самое.

С ответом Филип не замедлил:

— Чушь.

— Я рассказала, — Люсия снова пришла в движение.

— Ты жалеешь его. Не могу сказать, что я солидарен с тобой, но понять тебя могу. Однако тем все и кончается. Ты никогда не смогла бы сделать то, что сделал он. И никто из нас не смог бы. Может быть, один человек на сто миллионов. — Филип взял ее за плечо, заставив остановиться. — Люсия. Послушай меня. Твое суждение основано вовсе не на жалости. Если я хоть немного знаю тебя, ты принимаешь решения вопреки чувствам, а не исходя из них. Ты была права, а твой шеф неправ. В нравственном плане. Ты была права.

— Его бросили, Филип. Женщина, которую он любил, оттолкнула его и залезла в постель к типу, которого он презирал больше всех на свете. Вот тебе и мотив. Я ведь не говорила тебе об этом, верно?