Разрушитель Небес и Миров. Арена (СИ)

— Николас Райт. Чего вы от меня хотите? Помочь? Так помогите, если знаете, что я не виновен.

— Я этого точно не знаю, хотя практически уверена, что в данном случае невиновен. Но это лишь мое личное мнение, на судебное решение оно не повлияет. Ты же слышал про закон Джефа Вейера?

Я хмурюсь:

— А кто не слышал…

— Значит, в курсе: подростки с шестнадцати лет приравнены к совершеннолетним по уровню криминальной ответственности. Среди вас, уличной шпаны, о законе знают все. А связано его принятие с тем, что в условиях экономического упадка вас расплодилось слишком много. Крупные районы больших городов захвачены преступностью, на городских окраинах вообще творится хаос…

— Эй, дамочка! — перебиваю я. — Вы чего пришли?

— Я о том, что снисхождение тебе ждать не стоит. Копы на тебя вызверились, следователь тебя лично ненавидит и сделал все, чтобы суд выдал тебе по полной. Плюс у копов отличная возможность закрыть старое дело, групповое убийство, про которое много писали журналисты. Так что будешь сидеть и сидеть, Николас Райт… Если не примешь мое деловое предложение. Есть способ заменить твое заключение. Я предлагаю поработать на меня.

— В смысле? — не понимаю я.

— Предлагаю три месяца поработать на благо науки, и ты свободен.

Это так неожиданно, что я не знаю, как отвечать. Что вообще тут можно сказать? Три месяца против десятков лет в тюрьме… Предложение звучит невероятно!

— Три месяца, — растерянно повторяю я.

— Рассказывать подробнее?

— Ясное дело!

— Нужно поучаствовать в эксперименте. Думаю, когда все закончится, ты сам скажешь мне спасибо. Поверь, ты станешь другим человеком.

— Что. Нужно. Сделать, — повторяю я, чувствуя, как сердце срывается в галоп и жар приливает к щекам. — Какие риски? Что за эксперимент?

На ум приходит лаборатория, тело, распятое на кушетке в окружении вивисекторов со скальпелями. Ну а о чем еще тут думать?

— Тебе в мозг инсталлируют нейросеть. Не дергайся, это не связано с циркулярными пилами, сверлами и прочим в этом роде, никаких фильмов ужасов. Повторяю: инсталляция, а не имплантация, то есть нет прямого физического вмешательства. Дальше — полевые испытания, и в это время мы будем следить за изменениями твоего состояния. Поверь, ты не один такой бесценный, ты даже не в первой десятке. Риск повредиться рассудком минимален, хотя он и есть. У большинства все просто успешно. У подавляющего большинства, — подчеркивает она. — Но не у всех, именно поэтому предложение кажется таким, хм, выгодным. Мы платим этим за риск, понимаешь?

Она достает тонкую сигарету, щелкает зажигалкой, и мои ноздри щекочет табачный дым. Потом Зара обращается к Бороде:

— Сними с него наручники, пусть мальчик передохнет.

Начала играть в доброго полицейского — ладно, пока мне это на руку. Пока мои запястья освобождают от железных колец, Зара продолжает:

— Так вот, тебя отправят в место, которое называется Островом, где можно… скажем — просто жить. Там ты не будешь ограничен в перемещении, у тебя будет оружие, инструменты и товарищи, которых сам выберешь. А главное, через три месяца ты сможешь вернуться, с другим именем и паспортом. Ника Райта больше не будет, а кем ты станешь — выбирать тебе.

— Мне нужны подробности и время подумать, — решаю я.

Она смотрит на меня пристально, выпускает струйку сигаретного дыма и сдержанно кивает:

— Хорошо, но лишь до завтра. Утром я принесу контракт, и ты ознакомишься с деталями. Это все.

Будто мгновенно забыв обо мне, она встает, подходит к окну. Становится против света, и теперь я не вижу ее лица, лишь силуэт в темном пиджаке и обтягивающей серой юбке чуть ниже колен.

Голова кружится от воздуха свободы, ворвавшегося в открытую форточку, и я вдыхаю его полной грудью. Впервые за много дней у меня появляется какая-то надежда… хотя пока еще совсем непонятно – надежда на что?

Глава 5. Остров

В конвертоплане с меня снимают наручники. Человек в шлеме говорит: «Иди к остальным», и указывает на кабинку — четыре железных стула, отгороженные от грузового отсека решеткой.

И снова клетка. Правильно ли я поступил, подписав чертов контракт?

За решеткой двое, оба молодые — обритый наголо темнокожий здоровяк и вертлявый азиат в очках. Я пересекаю салон, заставленный картонными коробками со значками «хрупкий груз», огибаю военных, затаскивающих на борт пластиковые черные ящики. Присаживаюсь рядом с азиатом и кошусь на него. Он тоже на меня смотрит, а потом быстро говорит шепотом, воровато озираясь:

— Я — Рио. А ты?

— Ник.

— Ты тоже подписар договор, Ник, что тебе в мозг вживят нейросеть? Что они тебе обещари?

Уже не раз сталкивался, что азиаты не выговаривают «л», заменяют ее звуком «р».

— Три месяца типа контрактной службы с неясными правами и обязанностями.

Рио поднимает указательный палец:

— Воот! Правирьно: «неясные права». А вдруг нас порежут, как рягушек? — тут он принимается грызть ноготь. — Мы же не знаем, что там с той нейросетью.