Разрушитель

– Ди, Элли нужно подстричь ногти! – крикнул Спарк в полуотворенную дверь.

В спальне царил полумрак зашторенных окон и мерное гудение нагоняющих прохладу кондиционеров.

Ди вкатила столик с кофе. Тосты, как всегда, обильно истекали малиновым вареньем. Бекон Спарки сжевал напоследок под неодобрительные взгляды Ди.

Элли проползла под локтем Джо и сунула розовый пальчик в сливки.

– Мое ты солнышко! – подхватил дочь на руки Джон.

Парочка покатилась по кровати, визжа от удовольствия. Диана крепилась, но вскоре и сама присоединилась к веселой возне.

А часы требовательно ворчали, подгоняя патрульного Джона Спаркслина на очередное дежурство.

Город задыхался от летней жары. Асфальт плавился раскаленной сковородкой, на которой медленно и лениво двигались горожане.

Воздух, пропитанный зноем, размягчал мозги, зарождая у обывателей игривые мысли и заставляя людей более здравомыслящих сбежать к прохладе побережий.

Лос-Анджелес в ярком сиянии обезумевшего от июля светила казался вырезанным в мраморе паноптикумом. Даже автомобили, пугливыми черепахами ползущие по улицам и проспектам, норовили забиться под прохладные тенты гаражей. Лишь самоубийца мог выдержать жар нагретых сидений и раскаленный металл корпуса.

Джо самоубийцей не был. Напротив, Джон Спаркслин слыл на диво жизнелюбивым и очень везучим человеком. В то время, как город изнемогал в адовом пекле, лейтенант умудрился выглядеть свеженьким и самодовольным.

Добивался этого Джон простым, хотя и не совсем праведным, способом. Стоило в метро или разбуянившемся танцзале поставить пару синяков мелкому пакостнику, прокурор тут же засаживал Спарки под домашний арест. До выяснения того, что он не сильно провинился перед Фемидой. Хулиган, опасаясь, как бы его не упекли надолго наблюдать за роботами-скотниками, всегда, хоть был десяток очевидцев, клялся под присягой в невиновности, а избитый всегда уверял комиссию по нарушениям, что ему попался неудобный фонарь или слишком скользкая банановая корка.

Правда, робокопы сторожили входы и окна, но Джо лишь кивал электронным болванчикам, шествуя мимо и посасывая апельсиновую дольку.

– Смотри! Доиграешься! – Диана всегда всего боялась и сначала планировала несчастья, а уж потом удивлялась, когда ее предсказания не сбывались.

– Поможешь? – Джо любовался женой, смешивающей себе мартини.

Ди к вечеру часто выглядела усталой, а капелька спиртного зажигала искорки в зрачках, трогала легким румянцем щеки. Губы жены набухали двумя пухлыми дольками, рождая ассоциации.

Нет, Джон Спаркслин готов был сам позаботиться, чтобы хулиганы-мальчики в городе не перевелись, ради этих нескольких свободных дней в месяц.

В иное время город, поделенный, скорее произвольно, на сектора и жестко разграниченный на уровни, представлял для Джо Спарки и его команды нарисованную цветными мелками карту, то и дело меняющую наклон. Все зависело, какой пируэт в воздухе отрабатывал сержант Заклин. Хотя патрульный вертолет умеет водить любой полицейский, у Заклина была счастливая возможность совершенствовать хобби, не слезая с рабочего кресла.

АРХАНГЕЛЫ

Город за годы существования, как и любое существо, живущее долго, приобрел свой неповторимый облик. Свои привычки и причуды. Районы, где белые виллы прорисовывались сквозь ажурную листву, Спарк называл «спальными». Среди липовых аллей и гладко выбритых газонов патрульным развернуться было негде. Разве что вскроют завещание богатенького старикашки, а любимый племянник пустит себе пулю в лоб. Но Спаркслин с ребятами любили говорливые районы деловой части города. Любо-дорого полюбоваться на мышиную возню суетящихся далеко внизу человечков.

А ты их опекаешь, охраняешь и следишь, чтобы из кармана не вывалился носовой платок. Чувствуешь себя если не богом, то, по крайней мере, его архангелом.

К перестрелкам на улицах и молодежным демонстрациям Спарки относился со снисходительностью: у города, как и у самих обитателей, был неуравновешенный характер. А вечерами и вообще было опасно высовывать нос за порог. Именно поэтому жители Лос-Анджелеса с неистощимым упрямством устремлялись в бары, стриптиз-клубы и ночные бильярдные. Лишь с рассветом пустели улицы и пустели лица помятые и бездумные, словно их владельцы за ночь исчерпывали себя. И через пару часов сна все были готовы двинуться на трудовые подвиги.

Самые чудовищные преступления тоже совершались под утро: вся пакость и мерзость города стремилась уползти в норы квартир до рассвета.

У города существовала и теневая, вернее, подземная сторона. На многие квадратные километры раскинулась жизнь нижних уровней.

Люди, со свойственным человечеству самолюбием, никак не хотели мириться, что прислуживающие роботы-механизмы умнее, работоспособнее и энергичнее хозяев.

Люди благосклонно принимали их заботы, но предпочитали думать, что еда, кров, одежда, развлечения и удовольствия приходят сами по себе.