— Такая же история случилась со мной в моем первом полете. Я был слишком уверен, что никогда не заболею космической болезнью, а в результате именно из-за излишней самоуверенности мне было особенно тяжело. Но я переборол себя — переборол тогда и переборол теперь… Большим сюрпризом, — мало что в моей жизни так сильно удивляло меня, — стало то что я увидел, что именно вы, вы — «Стальной Грант», начинаете ломаться… О, конечно, история с вином! Я понимаю, вы сейчас думаете о ней. Так вот, это — единственное, в чем я НЕ раскаиваюсь. Я сказал, что всегда старался вести себя как цивилизованный человек, а цивилизованный человек должен знать, когда напиться. Но вам этого, пожалуй, не понять.
Между тем, как ни странно, именно сейчас Грант начал его понимать. Только сейчас он почувствовал, как сильно заблуждался насчет Мак-Нила. Нет, «заблуждался» — не то слово. Во многом он был прав. Но он скользил взглядом по поверхности, не подозревая, какие под ней скрываются глубины.
В первый и — учитывая обстоятельства — в последний раз ему стали ясны истинные мотивы поведения инженера. Теперь он понимал, что перед ним не трус, пытающийся оправдаться перед миром: никто и не узнает, что произошло на борту «Стар Куин». Да и Мак-Нилу с его так часто раздражавшей Гранта самодостаточностью, вероятнее всего, наплевать на общественное мнение. Но ради той же самодостаточности ему необходимо любой ценой сохранить собственное доброе мнение о себе. Иначе жизнь утратит для него всякий смысл, и на такую жизнь он ни за что не согласится.
Инженер пристально наблюдал за Грантом и, наверно, почувствовал, что тот уже близок к пониманию ситуации, так как внезапно изменил тон, словно жалея об излишней откровенности:
— Не думайте, что мне нравится проявлять донкихотское благородство, подставляя другую щеку. Подойдем к делу исключительно с позиций здравого смысла. Какое-то соглашение мы ведь вынуждены принять. Приходило ли вам в голову, что, если один из нас спасется, не заручившись соответствующими показаниями другого, оправдаться перед людьми ему будет нелегко?
Это обстоятельство Грант в своей слепой ярости совершенно упустил из виду. Но он не верил, чтобы оно могло чересчур беспокоить Мак-Нила.
— Да, — сказал он. — Пожалуй, вы правы.
Сейчас он чувствовал себя намного лучше. Ненависть испарилась, и на душе у него стало спокойнее. Даже то, что дело приняло совсем не тот оборот, какого он ждал, уже не слишком его тревожило.
— Ладно, — сказал он равнодушно, — покончим с этим. Где-то здесь должна быть колода карт.
— Я думаю, нам сначала нужно сделать заявления для Венеры — нам обоим, — последние два слова инженер подчеркнул голосом. — Надо зафиксировать документально то, что мы действуем по полному согласию — на случай, если потом придется отвечать на разные неудобные вопросы.
Грант безразлично кивнул. Он был уже на все согласен. Он даже улыбнулся, когда десятью минутами позже вытащил из колоды карту и положил ее лицом вверх рядом с картой Мак-Нила.
17
— И это вся история? — спросил первый помощник, соображая, как бы соблюдая все приличия, поскорее добраться до передатчика и связаться с отделом новостей.
— Да, — ровным тоном сказал Мак-Нил, — это вся история.
Помощник, покусывая карандаш, задал следующий вопрос:
— И что, Грант воспринял это совершенно спокойно?
Капитан одарил его свирепым взглядом, а Мак-Нил холодно посмотрел на первого помощника, — было ясно, что этот вопрос был предвестником будущих крикливых, сенсационных заголовков, — и, встав, направился к иллюминатору:
— Вы ведь слышали его заявление по радио? Разве оно было недостаточно спокойным?
Помощник вздохнул. Слабо все же верилось, что в подобной ситуации двое людей сохранили такое достоинство, так бесстрастно вели себя. Помощнику рисовались ужасные драматические сцены: приступы безумия, даже покушения на убийство. А в рассказе Мак-Нила все выглядело так гладко. До обидного гладко!
Мак-Нил заговорил снова, точно обращаясь к себе самому:
— Да, Грант очень хорошо держался… исключительно хорошо. Как жаль, что… — Он умолк, казалось, целиком уйдя в созерцание вечно юной, чарующе прекрасной планеты. Она была уже совсем близко, и с каждой секундой расстояние до этой белоснежной, закрывшей полнеба Венеры сокращалось на километры. Там, внизу, были жизнь, тепло, цивилизация… и воздух.
Будущее, с которым совсем недавно надо было, казалось, распроститься, снова открывалось впереди со всеми своими возможностями, со всеми чудесами. Но спиной Мак-Нил чувствовал взгляды своих спасителей — пристальные, испытующие… да и укоризненные тоже.
Всю жизнь его будет преследовать шепоток. За его спиной будут раздаваться голоса: «Не тот ли это человек, который?..»
Ну и пусть! Хоть однажды в жизни он совершил нечто такое, о чем не стыдно вспомнить.
Быть может, придет день, когда его собственный безжалостный внутренний голос, разоблачая тайные мотивы его поведения, тихонько шепнет ему: «Альтруизм? Не валяй дурака! Ты старался исключительно ради собственной гордыни — тебе необходимо было нравиться самому себе, самого себя уважать!»