Они наводнили мир оружием, направленным в наши лбы, и с улыбкой выпустили шестнадцать зажигательных пуль в наше будущее. Они убили тех, кто был достаточно силен для сопротивления, и изолировали уродов, не умеющих жить с верой в утопические обещания.
Передо мной наглядное доказательство коррумпированности Оздоровления.
Кожа покрылась холодным потом, пальцы дрожат от отвращения, ноги не могут выдержать груз
— Джульетта!
Не выдержав, падаю на колени, тело дрожит от давно сдерживаемой боли, сотрясается от рыданий, которые я уже не в силах подавить. Остатки достоинства растеклись слезами, напряжение последней недели, как шредер, режет меня в лапшу.
Я даже не могу вздохнуть.
Здесь нет кислорода, справляюсь с рвотными спазмами, затыкая рот подолом рубашки, слышу голоса, вижу незнакомые лица, струятся слова, уносимые всеобщим замешательством, мысли столько раз взболтаны, что не знаю, в сознании я или нет.
Неужели я действительно схожу с ума?
Я в воздухе. Я — мешок с пером в его руках, он проталкивается через солдат, сгрудившихся вокруг, выбираясь из образовавшейся сумятицы, и долгое мгновение мне безразлично, что я не должна этого хотеть. Я хочу забыть, что мне полагается его ненавидеть, что он меня предал, что он работает на людей, которые методично уничтожают остатки наследия человечества. Мое лицо спрятано в мягкой ткани рубашки, щека прижата к его груди, он пахнет силой и мужеством, а мир снаружи тонет под дождем. Хочу, чтобы он никогда
Реальность дает мне хорошую оплеуху.
От стыда путаются мысли, от унижения я не могу мыслить четко, краска заливает лицо и кровью выступает из пор. Я вцепляюсь в его рубашку.
— Ты ведь можешь меня убить, — говорю я Адаму. — У тебя есть оружие. — Я извиваюсь, вырываясь из его хватки, но он только крепче прижимает меня к себе. На его лице не проступает эмоций, только ходят желваки и ощутимо напрягаются руки. — Ну убей же меня! — умоляюще кричу я.
— Джульетта. — Его голос тверд, но в нем слышится отчаяние. — Пожалуйста!
Я снова становлюсь вялой. Бессильной. Лед внутри тает, жизнь вновь просачивается в руки и ноги.
Останавливаемся перед дверью.
Адам вынимает ключ-карту и проводит ею по черному стеклу, вделанному рядом с дверной ручкой. Массивная дверь нержавеющей стали отходит с места. Перешагиваем порог.
Мы одни в комнате.
— Пожалуйста,
Посреди комнаты двуспальная кровать, роскошный ковер устилает пол, у стены сверкает полированный гардероб, ослепительная люстра поражает великолепием. Красота настолько осквернена, что нет сил смотреть. Адам осторожно опускает меня на мягкий матрац и отступает на шаг.
— Побудь пока тут, — говорит он.
Я зажмуриваюсь, не желая думать о неизбежных предстоящих муках.
— Пожалуйста, — прошу я. — Я хочу побыть одна.
Глубокий вздох.
— Боюсь, это невозможно.
Резко оборачиваюсь.
— Как это понимать?
— Я обязан наблюдать за тобой, Джульетта. — Он произнес мое имя почти шепотом.
— Ты будешь жить со мной в одной комнате?
— Я живу в казармах, в другом конце здания, как все солдаты. Но сейчас… — Он кашлянул, не глядя на меня. — Сейчас я переселяюсь сюда.
Под ложечкой возникла гложущая боль, тоскливо тянущая нервы. Я хочу ненавидеть его, упрекать, кричать не переставая, но не могу — ведь передо мной восьмилетний мальчишка, не помнящий, что он был добр ко мне, как никто в жизни.
Не хочу верить, что это происходит по-настоящему.
Закрыв глаза, утыкаюсь лбом в колени.
— Тебе надо одеться, — добавляет Адам через секунду.
Подняв голову, непонимающе моргаю.
— Я же одета!
Он снова кашляет, стараясь делать это негромко.
— Там ванная, — показывает он. При виде двери в стене я вдруг ощутила любопытство. Я слышала рассказы о людях, у которых в спальне ванна. Не в самой спальне, конечно, а рядом. Слезаю с кровати и иду, куда указывает его палец. Адам продолжает: — Можешь принять душ и переодеться. В ванной камер нет, — закончил он почти неслышно.
В моей комнате видеокамеры?!
Ну конечно.
— Одежду выбери здесь. — Отчего-то смутившись, он кивает на гардероб.
— Значит, ты не выйдешь? — уточняю я.
Потирая лоб, он со вздохом присаживается на кровать.
— Тебе нужно приготовиться. Уорнер ждет тебя к ужину.
— К ужину?! — Мои глаза становятся квадратными.
— Да, — мрачно подтверждает Адам.