– До чего люди любят карты и планы! – сказал Жюль Верн. – А почему? Да потому, что там, на картах и планах, можно потрогать север, юг, восток и запад рукой, а потом сказать: «Вот мы, а вот Неизвестное – мы будем расти, а оно будет уменьшаться». Беритесь же за работу! Помните, как ребенком в зрительном зале вы передавали что-нибудь шепотом вдоль ряда кресел? Так делайте это же и теперь! В уши всех тех, кто скоро станет взрослым и научится думать, шепчите: «Слушай меня: чудеса и диковины!» И легонько толкните локтем в бок: «Передай дальше!»
Жюль Верн уже удалялся от меня; его темная фигура уходила по бесконечному берегу. Океан откатывался по гальке прочь и исчезал. Был слышен только звук воздушного шара, тихо поднимающегося в пустое и тихо дышащее небо. Мне почудилось, что человек в темной одежде обернулся, махнул рукой, уже издалека, и крикнул через туман знакомые слова. Многие слышали, как он их кричал, и еще многие их услышат. И потому я повторяю их вам для того, чтобы вы могли передать их своему сыну, а он своему: «Чудеса и диковины!» – и шепотом: «Передай дальше…»
Научный подход
– Он высокий, – сказала семнадцатилетняя Мэг.
– Темноволосый, – добавила Мари, на год старше сестры.
– Красивый.
– И сегодня вечером он придёт к нам в гости.
– К обеим? – воскликнул отец.
Он всегда восклицал. За двадцать лет супружества и восемнадцать лет отцовства он почти разучился разговаривать иначе.
– К обеим? – повторил он.
– Да, – подтвердила Мэг.
– Да, – повторила Мари, улыбаясь бифштексу на тарелке.
– Не хочется есть, – сказала Мэг.
– Не хочется, – отозвалась Мари.
– За это мясо, – воскликнул отец, – платили больше доллара за фунт! И сейчас вы ХОТИТЕ его есть.
Дочери умолкли и стали жевать, но явно проявляли признаки беспокойства.
– Не ёрзайте! – воскликнул отец.
Девушки посмотрели на дверь.
– Не вертитесь! Попадёте вилкой в глаз.
– Такой высокий, – сказала Мэг.
– Такой темноволосый.
– И красивый, – завершил отец, обращаясь к матери, которая вошла с кухни. – Скажи, пожалуйста, в какое время года женщины чаще сходят с ума? Весной?
– Как правило, лечебницы переполнены в июне, – ответила та.
– Сегодня с четырёх часов дня наши дочери как-то странно себя ведут, – сказал отец. – Юношу, который придёт сегодня вечером, они собираются поделить на двоих, словно торт. А можно сравнить это с бойней, где ещё минута, и бычка стукнут по башке, а потом разрежут пополам. Интересно, мальчик знает, что его ждёт?
– Мальчики друг друга предупреждают, насколько я помню, – сказала мать.
– Мне легче не стало, – продолжал отец, – я знаю, что мужчина в 17 лет – идиот, в 18 – болван, к 20 развивается до придурка, в 25 он простофиля, в 30 – ни то ни сё, и только к славному 40-летнему возрасту становится обычным дураком. И сердце моё обливается кровью при мысли о «бычке», которого эти девицы принесут вечером в жертву, как древние инки.
– Ты прямо из себя выходишь, – сказала мать.
– Они не воспринимают. Сейчас для них всё пустой звук. Кроме отдельных слов. Хочешь убедиться? – Отец наклонился к дочерям, безучастно уставившимся в свои тарелки и произнёс:
– Любовь.
Девушки очнулись.
– Настоящий роман.
Встрепенулись.
Июнь, – произнёс отец, – свадьба.
Лёгкая конвульсия передёрнула его дочерей.
– А теперь передайте мне подливку.
– Добрый вечер, – сказал отец, открывая парадную дверь.
– Здравствуйте, – ответил парень, высокий, темноволосый и красивый, – меня зовут Боб Джонс.
«Редкое имя, ничего не скажешь», – подумал отец и сказал:
– Пожалуйста, проходите. Мои дочери наверху, меряют все свои платья. Хотят произвести на вас впечатление.
– Спасибо, – ответил Боб Джонс, который возвышался над отцом, как башня.
– Вас довольно много, Боб, – сказал отец. – Чем вы занимались, когда вам был месяц от роду? Толкали вагоны?
– Не совсем, – улыбнулся Боб. Здороваясь с отцом, он так тряс его руку, что тому пришлось сплясать что-то вроде танца шотландских горцев.
С обречённым видом отец провёл «бычка» в любовно разукрашенную «бойню».
– Садитесь, – пригласил он, – нет, не на этот стул: он современный, больше одного человека не выдерживает. Лучше вот на этот. С которой из девушек вы встречаетесь?
– Они ещё этого не решили. Боб улыбнулся.
– А у вас что, нет права голоса? Надо постоять за себя.
– Одна мне нравиться больше, но, честно говоря, я боюсь об этом даже заикнуться: растерзают.
– Да, сказал отец, – и ногтями, и пилками для ногтей. Жуткая смерть. Позвольте дать вам один совет. Впрочем, скажите сначала, чем вас угостить, ведь это ваша последняя трапеза. Сандвичи, фрукты, сигареты?
– Я съем немножко фруктов, – сказал парень. Он сгрёб охапку персиков с кофейного столика; отец не успел глазом моргнуть, как их поглотила доменная печь в образе человека.
– Что же вам посоветовать? – начал отец. – Мэг красивее, зато у Мари есть индивидуальность. Это лотерея. Впрочем, любая из них будет прекрасной женой.
– Э-э-э-э, не торопите меня со свадьбой.