– Например?
– Вы просите меня вспомнить вопросы от аудитории семинара, который я посетил более восемнадцати месяцев назад?
– Ну хорошо, о чем шла речь на этом семинаре?
Он кисло улыбнулся.
– Врожденная нестабильность межпланетных капиталистических систем. Мы здесь особо ни о чем больше не говорим. Ну и готовимся к тому, что должны будем сделать, когда эти системы неизбежно выйдут из строя. Я не помню, какие точно семинары посещал Торрес, и, честно говоря, сомневаюсь, что он тоже их запомнил – казалось, он был больше заинтересован в соблазнении наших наиболее привлекательных товарищей-женщин. Насколько я понимаю, как-то раз он даже подкатил к Мартине, когда она приехала из Брэдбери на гостевую лекцию.
– Восхищен его амбициями. Не беря в учет Мартину, добивался ли он успеха с этими женщинами?
– Чаще всего, да. – Тон Риверо внезапно сделался чопорным. – Торрес представлялся им падшим героем низшего класса, поврежденным товаром, нуждающимся в искуплении. Сексуальным объектом, на котором они могли бы выместить все свое стремление к социальной справедливости.
– Кто-нибудь из них еще здесь?
– Я… эм… полагаю, что да. Большинство работали здесь постоянно. Одна или две, возможно, с тех пор переехали, но…
– Хорошо. Я бы хотел поговорить, по возможности, со всеми.
– Это… – Его губы сжались в узкую ниточку. Что бы он там ни хотел сказать дальше, личная неприязнь вступила в борьбу с партийной дисциплиной и приказами, которые он получил. Дисциплина победила. – Это… займет определенное время.
Я пожал плечами.
– Тогда лучше приступить к делу пораньше.
Когда-то смотровая камера служила оперативным командным пунктом, а потому была оснащена наборами складывающейся мебели и оборудования, которые при необходимости можно было выдвигать или опускать в пол. Риверо приказал поставить низкий столик и два длинных дивана где-нибудь в стороне, подальше от окон. Они поднялись из полированного пола словно предзнаменование духовной близости, которую сакранитам только предстояло мне продемонстрировать.
– Подождите здесь, – велел Риверо и вызвал Серену, та должна была удостовериться, что я так и поступлю, пока его не будет.
Я сидел на диване и наблюдал за тем, как снаружи разыгрывается буря. Не скрывая презрения, Серена стояла в дюжине метров от меня, скрестив руки на груди. Одной она все еще касалась какой-то блестящей металлической штуковины, которую сжимала по пути сюда, как талисман против меня. Серена смотрела сквозь меня в окна.
– Хочешь присесть? – Я попытался разбить лед, указывая на диван напротив.
– Мне и здесь неплохо.
– Я не кусаюсь.
Она покосилась на меня.
– Я вас не боюсь, Вейл. Вы мне просто не нравитесь.
За большим смотровым иллюминатором почти опустилась ночь. По какой-то команде включились установленные вдоль крыши прожекторы, испускающие яростное голубоватое сияние, которое разогнало тьму и, казалось, осветило бушующую бурю изнутри.
– Очищающие ветра истории, да? – сказал я. – Это далеко не все, на что они способны.
Еще один резкий взгляд.
– Что?
Я кивнул на окно.
– Этот шторм снаружи. На вид похоже, что он может причинить немало вреда. «Уничтожить атрибуты социального угнетения, очистить поверхность повседневных вещей, чтобы вскрыть чистую истину».
Эта цитата привлекла ее внимание.
– Вы читали Сакрана?
– Мне его цитировали довольно много раз. Полагаю, кое-какие цитаты засели в памяти.
– Вы поэтому не убили Карлу Вачовски?
Я ничего не ответил, просто уставился на бушующий в темноте ветер, охваченный воспоминаниями, которые предпочел бы не иметь.