– Ты что, всерьез решила, будто я соглашусь? – спросила Кива. – Ты долбаная дрянь, Надаше. Такая же дрянь, как и вся твоя семейка предателей и убийц, начиная с твоей долбаной мамаши. Стоит тебе стать имперо, и тебе будет наплевать на всю поддержку домов и все их обещания. Ты намерена расправиться с нами, воспользовавшись коллапсом Потока. Ты разделаешься со мной, как только я стану тебе больше не нужна. Ты разделаешься с моим домом, а рано или поздно – и со всеми другими. Тебе все равно, поскольку ты будешь на Крае, пока все остальные будут медленно подыхать в космосе. Так что – срать я на тебя хотела, Надаше. На тебя и твое долбаное предложение.
– Что ж, – сказала Надаше, когда Кива закончила, – впечатляющая речь.
– Что-то в ней определенно есть, – согласилась Кива.
– Рада, что мы неплохо провели время. Знаешь, мы ведь давно не встречались в реале. Пожалуй, со времен университета.
– Я не особо по тебе скучала.
– Уверяю тебя, я тоже.
– И что дальше? – спросила Кива. – Убьешь меня прямо сейчас или прибережешь для особого случая?
– Вряд ли такого уж особого, – ответила Надаше. – Нет, я не собираюсь тебя убивать. Я все еще хочу получить назад те деньги, раз они тебе ни к чему. И ты все еще нужна мне как заложница. Пока.
– И куда же ты намерена меня поместить?
– Есть у меня одно местечко, – улыбнулась Надаше. – Надеюсь, тебе нравятся заточенные зубные щетки.
Несколько часов спустя Кива оказалась в исправительном изоляторе имени имперо Ханны Второй, в тридцати километрах от Ядропада. Именно там в свое время очутилась Надаше, после того как ее обвинили в убийстве и измене. Вероятно, она считала, что, запихнув туда Киву, проявит особую иронию.
Если честно, Кива особо не страдала. Ее никто не пытался убить, чего она не ожидала, учитывая склонности Надаше, а ее камера была просторнее и пахла приятнее, чем чулан, в который ее запихнули на «Нашей любви». Туалет в камере даже не был химическим.
Куда меньше ее устраивал тот факт, что она оказалась, по сути, настоящей политзаключенной, поскольку никто не предъявлял ей никаких обвинений и никто не знал, что она жива. Ее даже приняли в исправительное заведение имени имперо Ханны Второй не под своим именем – с их точки зрения, Киву звали Мэвел Биггс. Кива вспомнила, что это имя одной из второстепенных героинь того ужасного романа, который она читала на «Нашей любви», что показалось ей еще одной долбаной иронией судьбы.
Кива лениво гадала, была ли она единственной политзаключенной в изоляторе, но выяснить это она никак не могла. Ее держали в одиночной камере, якобы для ее же защиты от заточенной зубной щетки или иного орудия убийства, но на самом деле – чтобы помешать ей общаться с другими заключенными, которым она могла бы проболтаться о том, кто она такая на самом деле, и которые, в свою очередь, могли бы сообщить об этом ее юристам или родственникам, а те могли бы сообщить кому-либо еще, и так далее. Условия не были ужасными – ей приносили еду, разрешали одиночные прогулки в течение часа и предоставили для развлечения планшет с односторонней связью. Она вновь увлеклась сериалом «Имперо» – просто потому, что тот там имелся и позволял отвлечься. Дни начали сливаться воедино.
Именно благодаря планшету она узнала из новостей, что конклав епископов церкви Взаимозависимости после занявших несколько недель дебатов наконец избрал новым архиепископом Сианя епископа Коула из поселения Спарта, находившегося на вытянутой орбите солнца системы Ядра. Взглянув на епископа Коула, коренастого бородача с недовольной физиономией, Кива подумала о том, чем он так провинился, что ему поручили неблагодарную задачу короновать Надаше Нохамапитан. Судя по его виду, радости ему это отнюдь не доставляло. С другой стороны, Кива сомневалась, что кто-то был бы этому рад, не считая самой Надаше.
После избрания нового архиепископа можно было наконец объявить о коронации Надаше Нохамапитан, которая должна была состояться через три дня в полдень. Вопреки обычаю, Надаше оставила свое имя в качестве императорского, и ей предстояло стать имперо Надаше Первой. Киву это не особо удивило – Надаше всегда была самовлюбленной сволочью.
Кива сомневалась, что ее нынешнее положение как-то изменится после того, как Надаше станет имперо, и ожидала, что о ней попросту забудут до скончания времен или, по крайней мере, до того, как Надаше полностью обоснуется в своей новой имперской резиденции на Крае лет через пять с небольшим. А после того как разрушится течение Потока с Ядра на Край, судьба Кивы вряд ли во многом будет отличаться от судьбы всех прочих, оставшихся на Ядре, – всех ждала медленная смерть. И не важно, где она при этом бы находилась – в камере или за ее пределами.
Внезапно экран планшета Кивы погас.
– Вот же блин, твою мать, – сказала она. Планшет позволял Киве сохранить душевное здоровье – без него она наверняка бы свихнулась от одиночества, причем достаточно быстро.
Столь же внезапно в исправительном изоляторе имени имперо Ханны Второй погас свет – весь сразу и одновременно.