Но тут он замечает на противоположной стороне зала Мираколину — та стоит, подперев стенку, с неприступным видом сложив руки на груди. Лев решает — вот он, вызов, достойный того, чтобы его принять.
В тот момент, когда Мираколина замечает, что он направляется в её сторону, глаза девочки начинают бегать по сторонам — может, он не к ней идёт? Как бы не так. Поняв, что объектом его внимания является именно она, Мираколина переводит дыхание.
— Так что, — спрашивает Лев как можно небрежнее. — Танцевать хочешь?
— Ты веришь в конец света? — отвечает она вопросом на вопрос.
Лев пожимает плечами.
— Не знаю. А что?
— А то, что я пойду танцевать с тобой только на следующий день после него.
Лев улыбается.
— Надо же, шутка! Я и не знал, что у тебя есть чувство юмора.
— Знаешь, что я тебе скажу. Когда у тебя закончатся девчонки, готовые целовать землю, по которой ты ступаешь, то можешь пригласить меня снова. Ответ всё равно будет «нет», но тогда я ещё, глядишь, окажу тебе честь, сделав вид, что раздумываю.
— Я читал твоё сочинение, — говорит Лев. У неё даже голова дёргается от удивления. — Ты фантазируешь о танцующей принцессе. Не вздумай отнекиваться.
— Это мои
— Ага, но чтобы танцевать с твоими ногами, думаю, мне придётся иметь дело со всей тобой целиком.
— Не придётся, — возражает она, — потому что к тому времени здесь не будет не только меня целиком, но и ни одной части меня. — Она бросает взгляд на портрет Лева, который в разноцветных лучах стробоскопа выглядит довольно необычно. — А знаешь что? Почему бы тебе не сплясать с собственным портретом? Из вас вышла бы отличная пара.
И с этими словами она мчится к выходу из зала. Двое взрослых, стоящие у дверей, пытаются помешать ей уйти в свою комнату, но она прорывается с боем, и только её и видели.
Вокруг Лева поднимается гул голосов.
— Да она просто дура, — говорит кто-то.
Лев разъярённо поворачивается к тому, кто это сказал. Тимоти, мальчик, который прибыл сюда вместе с Мираколиной.
— А я бы то же самое сказал о тебе! — рычит Лев. — И обо всех остальных! — Но, поняв, что, пожалуй, слишком далеко зашёл, останавливает себя и поправляется: — Нет, это не так. Но не стоило бы вам осуждать её.
— Да, Лев, — послушно говорит Тимоти. — Не буду, Лев. Прошу прощения, Лев.
Затем одна стеснительная девочка, видимо, менее стеснительная, чем все остальные стеснительные девочки, делает шаг вперёд.
— Я буду с тобой танцевать, Лев.
Он ведёт её на середину зала и танцует — и с ней, и с другими девочками, а его портрет взирает на них сверху вниз взглядом, полным раздражающе непогрешимого превосходства.
На следующий день обнаруживается, что портрет варварски изуродован.
В самой середине поперёк него аэрозольной краской написано очень грубое слово. Завтрак начинается с опозданием — приходится ждать, пока из зала не уберут изгаженную картину. Из кладовой исчез аэрозольный баллончик с краской. Кто его оттуда спёр — неизвестно. Догадки, однако, сыплются как из ведра, и все они указывают на одну личность.
— Это точно она! — пытаются внушить Леву дети. — Все знают! Мираколина! Она одна здесь против тебя!
— А откуда вы знаете, что она только одна? — резонно спрашивает Лев. — Просто она единственная, у кого хватает духу выступить открыто.
Из уважения к Леву остальные ребята воздерживаются от того, чтобы обвинить Мираколину прямо в лицо. Взрослые дипломатично держат свои догадки при себе.
— Думаю, нам нужно больше камер наблюдения, — предлагает Кавено.
— Что нам действительно нужно, — возражает Лев, — это больше свободы выражения мнений. Тогда такие вещи перестанут случаться.
Кавено оскорблён до глубины души.
— Ты так говоришь, будто здесь заготовительный лагерь! Здесь кто угодно может свободно высказывать своё мнение.
— Ну, по-видимому, вашу точку зрения разделяют не все.
26 • Мираколина
Целый день все обитатели замка обдают Мираколину ледяным холодом. А вечером в её дверь стучат. Она не отзывается. Зачем? Всё равно ведь войдут — в дверях спален нет замков.
Дверь медленно отворяется, и в комнату входит Лев. При виде его сердце девочки начинает биться учащённо. Она уверяет себя, что это от гнева.
— Если ты пришёл, чтобы обвинить меня в порче твоего портрета, то сознаюсь. Я больше не могу скрывать правду. Это я. А теперь можешь приступать к наказанию. Забери, например, отсюда все эти вдохновляющие на подвиги фильмы. Действуй.
Лев стоит, спокойно опустив руки.
— Прекрати. Я знаю, что это не ты.
— О-о... Так вы, выходит, поймали вандала?
— Не совсем. Я просто знаю, что это не ты.
Ну что ж, приятно быть оправданной, хотя, если честно, она находила некоторое горькое удовольствие в том, что её считают главной подозреваемой.
— Тогда что тебе нужно?
— Я хотел бы извиниться за то, как с тобой обошлись по дороге сюда. Транквилизатор, повязка на глазах, ну, и всё прочее. То есть, то, чем они здесь занимаются, конечно, очень важно, но я не всегда согласен с их методами.
Мираколина замечает, что он впервые за всё время употребил слово «они» вместо слова «мы».