Разобщённые (ЛП)

И она прощала их, хотя никак не могла взять в толк, почему они просят у неё прощения. Мираколина всегда была убеждена, что быть десятиной — это благословение; ведь ей известны её предназначение и судьба — без всяких сомнений и метаний. Почему родители сожалеют о том, что наделили её существование целью и смыслом?

Может быть, они чувствовали себя виноватыми, потому что не устроили ей подобающего праздника? Но ведь она сама так решила!

— Прежде всего, — заверила она родителей, — приношение десятины должно быть актом торжественным, а не шумным. А во-вторых, кто бы пришёл на этот праздник?

Им нечего было ей возразить. Большинство детей-десятин происходят из богатых семей, живущих в фешенебельных пригородах, и, как правило, принадлежит к различным конфессиям, у которых жертвование десятины в обычае. Но семья Мираколины живёт в рабочем районе, где подобные традиции не очень-то приветствуются. Когда ты входишь в круг богатеньких и друзья у тебя из той же прослойки общества, то к тебе на прощальную вечеринку придёт масса людей, для которых десятина — дело естественное, и те гости, кому она не по душе, будут на их фоне незаметны. Но если бы такую вечеринку устроили для Мираколины, то не в своей тарелке чувствовали бы себя всеприглашённые. Девочке хотелось, чтобы её последний вечер с родными прошёл по-другому.

Так что — никакого праздника. Вместо него Мираколина и её родители сидят перед камином и смотрят любимые сцены из любимых кинофильмов. Мама даже приготовила излюбленное блюдо дочери — ригатони Аматричиана. «Оригинальные и острые, — говорит мама, — как ты сама».

Мираколина спит в эту ночь спокойно и крепко, ей не снятся неприятные сны — во всяком случае, она их не помнит — а утром встаёт рано, надевает свои простые, будничные белые одежды и сообщает родителям, что отправляется в школу.

— За мной ведь приедут не раньше четырёх пополудни, так зачем же зря день терять?

И хотя родители предпочли бы, чтобы она осталась дома, с ними, сегодня желания их дочери — закон.

В школе она сидит на уроках, уже ощущая мечтательную отстранённость от всей этой суеты. В конце каждого урока девочка получает собрание её классных работ и табель с оценками, выставленными раньше обычного срока, и все учителя говорят одно и то же, хоть и разными словами:

— Ну что ж, я так понимаю, вот и всё...

Большинство учителей желает только, чтобы она поскорее покинула классную комнату. И лишь учитель физики выказывает б'oльшую доброту и уделяет девочке толику внимания.

— Мой племянник-десятина был пожертвован несколько лет назад, — говорит он. — Чудесный мальчик. Мне его ужасно не хватает. — Он замолкает и задумывается. — Мне сказали, что его сердце досталось одному пожарному, который спас из огня десяток людей. Не знаю, правда ли это, но предпочитаю думать, что правда.

Мираколина тоже предпочла бы верить в это.

Её одноклассники ведут себя так же неуклюже, как и учителя. Некоторые из них официально прощаются, даже неловко обнимают её, но основная масса бормочет слова прощания издалёка, как будто она заразная, как будто и они могут из-за неё попасть под расплетение.

А есть и другие. Жестокие.

— Ещё свидимся... там или сям! — доносится до неё голос из-за спины во время ланча.

Ребята вокруг хихикают. Мираколина поворачивается, и мальчишка пытается спрятаться за спинами своих приятелей, надеясь, что здесь, в этом облаке зловонных потливых школяров он в безопасности, но она узнаёт его по голосу. Девочка проталкивается сквозь толпу и холодно смотрит в парню в глаза.

— Мы-то не свидимся, Зак Расмуссен. Но если с тобой свидится какая-то часть меня, я уж найду способ сообщить тебе об этом.

Лицо Зака слегка зеленеет.

— Проваливай на все четыре стороны, — говорит он. — Иди обдесятинься! — Однако под его глупой бравадой угадывается тайный страх.

«Вот и хорошо, — думает Мираколина. — Надеюсь, кошмары на несколько ночей ему обеспечены».

Её школа большая, так что хотя десятины — не очень частое явление в их районе, здесь есть ещё четверо других, тоже одетых во всё белое, как и она сама. Было шесть, но двое старших уже ушли. Эти оставшиеся десятины — её настоящие друзья. Вот им она обязательно скажет своё последнее прости. Странно — все они из разных социальных слоёв и у них разная вера, они принадлежат определённым сектам в рамках различных религий; и эти секты воспринимают их готовность к самопожертвованию очень серьёзно. Забавно, думает Мираколина, ведь эти религии тысячелетиями противостояли друг другу, и тем не менее в отношении десятины они выступают единым фронтом.

— Нас просят отдать себя на благо общества и забыть о собственных интересах, — говорит Нестор, мальчик-десятина, по возрасту наиболее близкий к Мираколине — ему до срока остаётся ещё месяц. Он тепло прощается с девочкой, пожимает ей руки. — Если технологии открывают нам новый путь к самоотречению — разве это плохо?