Разобщённые (ЛП)

— Полярную звезду найти очень легко, — продолжает Кэм. — Она неизменно висит над Северным полюсом, поэтому, если ты найдёшь её, то всегда сможешь отыскать истинный норд. — Риса ахает при этих его словах. Кэм поворачивается к ней: — Хочешь, чтобы я замолчал?

Риса смеётся:

— Нет, я надеялась снова уснуть под твою болтовню!

— О, я такой скучный?

— Чуть-чуть.

Он осторожно касается её руки, проводит по ней кончиками пальцев.

Риса убирает руку и садится.

— Не смей! Ты же знаешь — я не люблю, когда меня трогают!

— Ты вообще не любишь, когда тебя трогают или... тебе не нравится, когда к тебе прикасаюсь я?

Она уходит от ответа.

— А эту как зовут? — спрашивает она, указывая на звезду. — Вот эту, красную?

— Бетельгейзе, — отвечает Кэм и после неловкого молчания задаёт вопрос: — Какой он был?

— Кто?

— Ты знаешь кто.

Риса вздыхает.

— Тебе не нужно это знать, Кэм.

— Нужно.

У неё нет сил сопротивляться, поэтому она снова ложится на траву, смотрит в звёздное небо и произносит:

— Импульсивный. Мрачно-задумчивый. По временам ненавидящий самого себя.

— Похоже, настоящая находка.

— Дай мне закончить. Умный, верный, чувствительный, ответственный, к тому же сильный лидер, хотя слишком скромен, чтобы самому это признать.

— Ты говоришь о нём в настоящем времени?

— Был, — поправляется она. — Просто иногда мне кажется, что он по-прежнему жив.

— Мне кажется, он бы мне понравился.

Риса качает головой.

— Он возненавидел бы тебя.

— Почему?

— Потому что вдобавок ко всему он ревнив.

Снова повисает молчание, но на этот раз совсем даже не неловкое.

— Я рад, что ты рассказала мне о нём, — говорит Кэм. — И теперь я тоже хочу кое-чем поделиться с тобой.

О чём он хочет ей рассказать? Риса теряется в догадках. Внезапно она ловит себя на том, что её распирает от любопытства.

— Когда ты была в приюте, ты знала такого мальчика — Самсона? — спрашивает он.

Риса копается в памяти.

— Да! Он был вместе со мной в том автобусе, который вёз нас в заготовительный лагерь.

— Так вот — он был тайно влюблён в тебя.

Риса в замешательстве — откуда он знает? Ах да... Прозрение впрыскивает ей в кровь дозу адреналина, включающую её в режим «дерись-или-беги». Она вскакивает на ноги, готовая умчаться обратно в особняк, или спрыгнуть со скалы в море, или ещё что — лишь бы уйти от этого откровения, но не может: Кэм держит её в поле своего тяготения, словно звезда свою драгоценную планету.

— Алгебра! — произносит он. — У него был математический талант. Мне досталась лишь малая его часть, та, что сильна в алгебре — но когда я нечаянно наткнулся на твою фотографию, этого оказалось достаточно, чтобы я остановился, рассмотрел её и вспомнил. А когда Роберта услышала, что тебя поймали, она потянула за ниточки — и вот ты здесь. Из-за меня. Это я виноват, что ты попала сюда.

Будь её воля, она бы отвернулась от него, но она не может. Так свидетель дорожной аварии не в силах оторваться от этого зрелища.

— И что я, по-твоему, должна сейчас чувствовать, Кэм? Я не могу и не хочу притворяться: я в ужасе! Значит, я здесь потому, что тебе пришла в голову такая блажь, и эта блажь — даже не твоя собственная, а того бедного мальчика!

— Нет, это не так, — торопливо возражает Кэм. — Самсон — он как... как друг, который похлопывает тебя по плечу, чтобы привлечь твоё внимание... Но то, что я чувствую к тебе — это моё, это я, весь полностью! Не только алгебра, но... как бы это сказать... всё уравнение целиком...

Она поворачивается к Кэму спиной, подхватывает с травы одеяло и закутывается в него.

— Уходи. Я хочу, чтобы ты ушёл!

— Прости меня, — умоляет он, — я всего лишь не хотел, чтобы между нами оставались какие-то секреты.

— Пожалуйста, уйди!

Он не приближается к ней, но и не уходит.

— «Лучше пусть я частично стану великим, чем полностью бесполезным». Разве не такими были его последние слова, обращённые к тебе? Я чувствую себя в ответе за то, чтобы его желание осуществилось.

И с этими словами он наконец удаляется в дом, оставляя её наедине с целым роем мыслей.

• • •

Проходит десять минут, а Риса всё так же стоит, завернувшись в одеяло, и не хочет идти внутрь. В её мозгу мелькает бесконечный хоровод одних и тех же дум, и в конце концов у неё начинает кружиться голова.

«Я не должна этому поддаваться... я должна поддаться... я не могу... я должна... — и так снова и снова, по кругу, так что ей попросту хочется отключиться и ни о чём не думать.

Когда Риса наконец возвращается в дом, до её ушей долетает музыка. Вообще-то в этом нет ничего необычного, но эта музыка исходит не из стереосистемы. Кто-то играет на гитаре. Что-то испанское. Правда, на двенадцатиструнной классической гитаре всё что угодно будет звучать в испанском духе, но эта мелодия — явное фламенко.