Разоблачение Тисл Тейт

Тем вечером ложь ощущалась мной как нечто нестерпимо болезненное, даже физически, не только эмоционально, как будто мой желудок распиливают надвое, пока я стою на подиуме и, запинаясь, читаю отрывок из «собственной» книги. После сессии вопросов и ответов мне пришлось извиниться и на десять минут отлучиться в уборную, где меня едва не вырвало. «Боязнь публичных выступлений», – сказала я после, нервно хихикая на публику. И толпа, казалось, из-за этого приняла меня еще лучше, потому что тогда все увидели, что я самая обычная девочка, стеснительная, заикающаяся, неуверенная в себе. Так я стала для них реальной. Мэриголд Мэйби была счастливым сном: дымок, мираж и блестки. Но Тисл Тейт оказалась девочкой из плоти и крови.

Тогда рекламный тур тоже продлился две недели, но по ощущениям прошло два года. Две вечности. Папа не отходил от меня ни на шаг: мы спали в одной комнате, ели за одним столом, сидели на соседних креслах в самолетах, поездах и в шикарных черных автомобилях. К концу тура у меня буквально отваливались губы и щеки. Казалось, изнутри они покрылись синяками от избытка фальшивых улыбок.

Я делаю большой глоток воды и смотрю на гостей. У меня дрожат руки и на платье проливается капля воды. Если б только Мэриголд была настоящей. Если бы она могла оказаться здесь вместо меня и пообщаться с обожающими ее фанатами. Это ведь ее любят эти девчонки, а также их мамы и сотни двадцатилетних (и даже старше) читателей этих книг. Моих книг. Владелец книжного прикладывает палец к губам. Все ожидают моих первых слов с нескрываемым нетерпением.

– Я так рада вас видеть, – говорю я, натягивая на себя ослепительную, но все же скромную улыбку, которую часами тренировала в спальне перед зеркалом. – И как же приятно снова оказаться дома, в Филадельфии.

В этом месте в некоторых уголках зала раздаются восторженные аплодисменты. Чистая гордость жителей Филадельфии.

– Скажу пару слов для тех, кто пока не знаком с моими книгами, – начинаю я с ужасом в сердце.

Отец настаивает на том, чтобы это вступление предшествовало абсолютно каждому мероприятию. Называет его «молотком, бьющим по струнам души», нужным для того, чтобы приблизить поклонников к себе. Я смотрю поверх голов сидящих в первом ряду и заставляю себя произнести:

– История Мэриголд имеет истоки в моей собственной жизни. Точно так же, как Мэриголд в первой книге теряет свою мать в автомобильной аварии, я потеряла свою маму, когда была совсем маленькая.

Я ищу в толпе Лиама. Мне нужны его глаза и поддержка. В каждом городе я говорю со сцены одни и те же слова, но здесь они кажутся еще реальнее и еще страшнее. Это мамин город. Наш город. Наконец я нахожу Лиама. Он сидит рядом с родителями, но на меня не смотрит. Его глаза плотно закрыты, лицо обращено к потолку. Не зная его, можно подумать, что он задумался и внимательно слушает мои слова. Но я-то знаю, что это не так. Он беспокоится за меня. Он встревожен. Он знает, как я ненавижу все эти выступления.

Из зала раздается громкий кашель, хриплый и многозначительный. Мой отец. Уже не в первый раз именно таким кашлем он подталкивает меня к продолжению.

Я продолжаю, и на моем лице снова зажигается улыбка.

– Я написала историю о Мэриголд, потому что она… Она смогла сделать то, о чем я сама могу только мечтать. Она нашла дорогу в потусторонний мир. Туда, где находится ее мама. Мэриголд получила шанс отправиться на ее поиски, в надежде еще раз увидеть Вайолет.

В этот момент мой взгляд натыкается на парня в первом ряду, по виду моего ровесника. Спутанные ярко-рыжие волосы до плеч, сотни, а может, и тысячи веснушек россыпью на лице, шее, руках. На нем черная футболка с названием какой-то малоизвестной музыкальной группы, о которой я, скорее всего, даже не слышала (настолько я темная и несовременная), черные джинсы в обтяжку, черные ботинки. У ног черная сумка, которую носят через плечо. По крайней мере, Сьюзан бы такой гардероб вполне одобрила. Я не могу отвести взгляд, потому что парней такого типа совсем не ожидаешь тут встретить: слишком юный, чтобы быть отцом, сопровождающим восторженную дочку, но слишком взрослый, чтобы открыто признаваться, что сам читает мои книжки. Он сидит в конце ряда, около него место пустует, так что, по-видимому, он пришел один, не девушка за собой притащила.

– Мэриголд… – снова начинаю я.

Черт. О чем я только что говорила?

Теперь этот парень улыбается, и есть в его улыбке самодовольство, которое мне совсем не нравится. Очевидно, его забавляет то, насколько мне не хватает невозмутимости. Я не свожу с него глаз, я намерена продемонстрировать ему, что способна не терять самообладания и выглядеть профессионально.