Разоблачение. Повести, рассказы, стихи, пьесы, статьи

После Кронштадтского восстания Ленин в плане своей речи о нэпе писал бесстрашно, яростно, однозначно, думая не о реакции «революционных идеалистов», но о судьбе страны: «...Чем можно экономически удовлетворить среднее крестьянство? Мелкого товаропроизводителя?

а) свобода оборота = свобода торговли (= свобода капитализма). Назад к капитализму?

Слишком поспешный, прямолинейный, неподготовленный "коммунизм" наш вызывался войной и невозможностью ни достать товары, ни пустить фабрики.

Кооперация... экономически наилучшая форма свободного оборота...

Где достать товары?

а) Заем. (100 миллионов золотом) ...

б) Торговый договор с Англией, Америкой.

в) Концессии.

Государственный капитализм, блок с ним вверху, — свобода оборота для крестьян и пр. — внизу.

Переутомление вроде Бреста, передышка экономическая. Улучшить положение рабочих.

Улучшить положение крестьян и двинуть оборот.

Индивидуальный товарообмен?

Да! Усилим производство, двинем оборот, дадим передышку, усилим мелкую буржуазию, но гораздо больше укрепим крупное производство и пролетариат. Одно с другим связано.»

Заметим, как часто в этом наброске Ленин употребляет слова «свобода» и «оборот».

Ленин не побоялся бросить гвардии «революционных идеалистов» такой вызов, как понятие «оборот», в двадцать первом; из партии вышли не сотни, а тысячи большевиков: «Ленин сдает позиции капиталу, за что боролись?!» Тем не менее — без насильственных реквизиций — в двадцать пятом СССР начал вывозить хлеб за границу, — в стране голодных не было, продавали излишки.

На сессии Верховного Совета я видел нападки депутатов на коо­перативы, на само понятие «торговля», «предпринимательство».

И это меня более всего насторожило: такого рода нападки есть форма мечты о тоталитарной диктатуре и реанимации казарменного «социализма», что обернется презрением к нам человечества, случись такая трагедия.

Да, видимо, настало время, когда надо повторить лозунг:

«Вчера было рано, завтра будет поздно, начинать надо сегодня».

Не подыгрывание «хвостистским» настроениям лентяев и трусливых обывателей, привыкших жить по приказу, а не по собственному разумению, не оглядывание на тех, кто боится или не умеет конструктивно мыслить (они по традиции ненавидят тех, кто сноровистее и компетентнее), но безоговорочное определение и законодательное утверждение позиций, за которое выступают наши лучшие ученые-экономисты и социологи. Лишь в этом — залог противостояния могущественной реакции консервативных элементов, этакой бюрократической Вандеи, сплотившей в своих рядах легионы бездельников, «блатных» выдвиженцев патриархальных плакальщиков по «светозарному» былому.

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» (январь 1990 г.)

КОЛОНКА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА «СОВЕРШЕННО ОТКРЫТО-3»

ВОПРОСЫ САМИМ СЕБЕ, НА КОТОРЫЕ НАДО ОТВЕТИТЬ

Чаушеску, сапожник по профессии, «великий гений» по должности, пал в тот же день, когда родился наш сапожник, не меньший гений, Сталин. Сталину устроили торжественные похороны; многие плакали; ликовали узники ГУЛАГа и миллионы «членов семей врагов народа».

На портреты поверженного Чаушеску плевали все, — за исключением террористов-фанатиков.

Но отчего же за неделю до всенародной румынской революции в стране царил видимый порядок и всеобщее преклонение перед диктатором?

Вернувшись из Бухареста после встречи там Нового года с героями революции, перебирая листки с дневниковыми записями, я о многом раздумываю и спрашиваю себя:

1.Почему только после краха тирана люди начали возмущаться им? Почему еще совсем недавно, во время съездов и конференций, все выступавшие, — даже когда диктатор и его августейшая подруга отсутствовали, — обязаны были оборачиваться к пустым креслам семьи Чаушеску в президиуме и вдохновенно восклицать: «Благодаря неустанным заботам великого вождя и великой вождини мы стали так счастливы»?!

Кто понуждал к этому ораторов? Или — сами старались? От страха? По соображениям карьеры? Гены наработанного рабства? Или?

2. Почему журналисты славили тирана в каждом номере газет, хотя все шептались о том, что Чаушеску принимает посетителей, окружен ный двумя немецкими овчарками, натренированными бросаться на визитера, если тот чуть повысит голос? Почему охранники подобост растно козыряли даже любимому бульдогу румынского нациста, об ращаясь к псу почтительно: «товарищ полковник»?

Можно ли было не славить семью Чаушеску? Или нет? Какие формы использовал диктатор для давления на людей, превращавшие их в безнравственных холопов?

Это необходимо понять для того, чтобы исключить возможность повторения подобного ужаса в будущем.

3.В Бухаресте сейчас ходит анекдот: подхалим — министр теле видения — говорит: «Товарищ Чаушеску, я бы хотел увеличить число часов наших телепрограмм в сутки с трех до четырех». Чаушеску: