Разоблачение. Повести, рассказы, стихи, пьесы, статьи

РАДЕК. Я, Радек Карл Бернгардович, враг народа, в прошлом член ЦК, начал революционную деятельность под руководством Розы Люксембург и Дзержинского в Польше. Оттуда отправился в Швейцарию, работал с Ильичем во время Циммервальдской и Кинтальской конференций. После Октября приехал в Питер, был направлен ЦК в наркоминдел, затем отправился в Германию, на помощь Люксембург и Либкнехту, принял участие в проведении первого съезда компартии Германии, был за это арестован и брошен в тюрьму. Затем вернулся в Москву, стал секретарем Коминтерна, вплоть до смерти Ильича был членом большевистского ЦК... До ареста и осуждения трудился в «Известиях» под руководством Бухарина... Фраза Николая Ивановича «попытка контакта правых с зиновьевцами и троцкистами была и раньше» есть его крик о помощи, ибо когда и если издадут документы ЦК, станет ясно, что по поручению Политбюро не Бухарин, а именно Сталин блокировался с Зиновьевым и Каменевым против Троцкого, потом предлагал Троцкому союз против Каменева и Зиновьева, а затем сблоковался с Бухариным — именно тогда его назвали «правым», так что Бухарин здесь говорит не о себе, о Сталине. Троцкий активно не жаловал Бухарина, прежде всего нападал на него, Бухарина, а не на Сталина. Видимо, вновь настала пора учить наш народ умению читать между строк... Со свободой слова было покончено в тридцатом году — раз и навсегда... Немало этому помог и я — начал славить Сталина, полагая, что надо продержаться до семнадцатого съезда — там мы его забаллотируем. Со Сталиным нельзя играть в дипломатию — только в маузер... слюнявый интеллигент, поделом мне... Вглядитесь в каждое наше слово, во фразу, старайтесь понять нашу интонацию, — только тогда вам откроется тот ужас, который поглотил нас... Кстати, меня убили только в сорок первом, — размозжили голову об стенку... Это было в Орловском каторжном изоляторе... После начала войны... Перед смертью я с ужасом подумал: «А ведь наш параноик действительно верит в то, что Гитлер позволит работать на него еврею Радеку... Несчастный народ, попавший в руки ненормального человека»... До того как меня убили, я писал, — по заданию Сталина, — ряд брошюр, изданных под чужими именами... А ну попробуйте, найдите-ка меня в библиотеках! Теперь ведь у вас перестали сажать за то, что человек проявляет заинтересованность к старым книгам...

ВЫШИНСКИЙ. Бессонов, продолжайте объяснения...

БЕССОНОВ. Пятаков поставил передо мною задачу: организовать постоянную связь с Троцким. После нескольких разговоров с ним (это было в начале мая тридцать первого года) и по его совету, я с рекомендательной запиской разыскал сына Троцкого — Седова и через него передал первое письмо Пятакова к Троцкому.

ВЫШИНСКИЙ. При каких обстоятельствах вы вручили это письмо?

БЕССОНОВ. Седов тогда стоял в центре внимания германской, я бы сказал, бульварной прессы, ибо перед этим с его сестрой, с дочерью Троцкого, произошло одно происшествие, в результате которого много писали о самом Троцком, его детях...

СЕДОВ. Я, Лев Седов, сын Троцкого... С моей сестрой случилось не «происшествие»... Агенты Ягоды попросту повесили ее, стараясь имитировать самоубийство. Меня агенты Ежова убьют позже — отравят в парижской клинике «Мон моранси». Потом убьют отца, — проломят голову альпенштоком... Мой друг детства Яша Джугашвили, когда мама укладывала нас спать на одном диване в кремлевской квартире, шептал: «Лева, ты не знаешь, какое это чудовище — мой отец! Он сумасшедший, Левка! Оставьте меня у себя! Попроси маму, Левушка, я боюсь, он бьет меня, он псих, псих, псих... »

БЕХТЕРЕВ. Я доктор Бехтерев, психиатр... Меня отравили на другой день после того, как я, осмотрев Сталина в его кремлевском кабинете, неосторожно сказал моим ассистентам, ждавшим меня в приемной у Поскребышева: «Тяжелая паранойя». С тех пор Сталина наблюдали все врачи, кроме психиатра и невропатолога.

ВЫШИНСКИЙ. Продолжайте, Бессонов...

БЕССОНОВ. В конце мая тридцать первого года с рекомендательным письмом Пятакова я разыскал Седова и имел с ним короткий разговор. Затем я передал ему письмо Пятакова. И первые деньги, которые Пятаков передал для Троцкого.

ВЫШИНСКИЙ. Какие деньги?

БЕССОНОВ. Он дал мне две тысячи марок для Седова с целью организации переотправки писем...

ШАХТ. Я, Ялмар Шахт, президент банка, финансовый бог Гитлера, судимый в Нюрнберге и оправданный, посаженный затем аденауэровскими лизоблюдами, свидетельствую: в тридцать первом году, в период инфляции и падения курса марки, две тысячи могло хватить на приобретение четверти спички. Не коробка, а именно спички! В Германии тогда получали миллиардные зарплаты, поскольку обед стоил сто миллионов...