Разные рассказы

Стихотворение мне понравилось. Оно только оставляло неприятный привкус на губах - как чай, заваренный в цинковой фляге. И после каждого прочтения привкус становился сильнее. И хотя стихотворение было как раз таким, как мне хотелось, я перестал его повторять и хорошенько почистил зубы. После этого я не позволял моему перу равняться со штыками, иглами, буравчиками, шприцами для иньекций и прочими сомнительными предметами. Гораздо позже, читая толстые журналы, я наткнулся на стихотворение, которое оставляло такой же цинковый привкус на губах. Не буду называть это творение. Во-первых, потому, что мое перо не хочет колоть. Во-вторых, потому что таких же цинковых стихов в толстые журналы налито полным-полно - по самое горлышко.

Однажды я услышал слово, которое предопределило всю мою будущую судьбу, то есть, мой путь вниз. Путь туда, где я сейчас нахожусь. Это было слово "ужастик". Слово мне сказала милая девушка лет семнадцати, которая шла рядом со мной по улице; как сейчас помню - мы шли вдоль длинного мебельного магазина и была ранняя весна. Я не помню имени и фамилии той девушки. Помню лишь, что она любила ходить теми же улицами, по которым ходил я. И какую бы улицу я ни выбрал, эта улица оказывалась нужна ей, именно в тот день. И направления наши всегда совпадали. Даже более того: если мне, почему-либо, хотелось остановиться и постоять, ей тоже хотелось того же. Бывают в жизни совпадения, - думал я. И больше ничего не думал. У той девушки был острый нос. Она была полной и высокой, но симпатичной. В ту весну она носила желтый плащ, обычно расстегнутый. Когда мы останавливались, полы её плаща касались меня - та весна была ветренной. У неё был необычный голос, но я не могу его вспомнить, на него накладываются голоса нескольких других полных и высоких девушек, которых я знал потом. А ещё позже появляются девушки невысокие, худые и спортивные. Я так хорошо помню тот день, что могу сейчас высмотреть в нем любые детали. Для этого мне достаточно сместить фокус своей памяти. Вот память перемещает взгляд от желтого плаща, который касается моих коленей, и видит ржавую зеленую ограду, а за ней спортивную площадку, на которой перемещаются дети. Я мог бы разглядеть и этих детей, но мне не хочется. Она сказала слово "ужастик".

Я помню контекст: "Мы все рассказывали ужастики. Это было так интересно." "Конечно, интересно, - ответил я, - в детстве я тоже рассказывал ужастики. Очень хорошо получалась. Тоже было интересно". Я имел ввиду все те истории, которые я рассказывал летними вечерами на даче. Те рассказы, от которых стекленели зрачки. Они все были ужастиками. Ужастики я мог выдумывать по дюжине в день, и все были разными. К сожалению, эта ужасная легкость сохранилась до сих пор - а открытая дверь всегда манит войти.

Прошло ещё лет семь или восемь до того, как я отнес свой рассказ в редакцию. Редакция была очень захолустной: она находилась на краю города, там, куда ещё не протянули трамвайную или иную линию. На двери редакции был написан только номер квартиры, больше ничего. Я смело позвонил и мне открыли. Как оказалось, редакция журнала состояла из одного главного редактора, но журнал, тем не менее, выходил и печатал рассказы. Мой рассказ был хорош, хотя я уже сделал к том времени не одну значительную уступку Горынычу. Эти уступки были ничем, по сравнению с теми, которые мне предстояло сделать.

Рассказ ещё не был ужастиком, но слегка походил на него. Это был серьезный рассказ о жизни и смерти людей, исследующих пещеры. Редактор прочел мои странички и ничего не понял. Его лицо было озадаченным. Он умел сортировать по качеству те наборы слов, которые приходили к нему - поэтому он не мог назвать рассказ просто чепухой и посоветовать мне заняться чем угодно, но не литературой. Но ничего другого он тоже сказать не мог. Мой рассказ он понял не больше, чем древние взрослые поняли мой рассказ о жизни Марьи Ивановны.

- Может быть, вы мне покажете ещё что-нибудь? - спросил он.

У меня был ещё один рассказ и я его показал. Зря, конечно, ведь второй рассказ был ещё более непонятен, чем первый.

- Это хорошо, - сказал он, прочитав, - но мы такого не печатаем. Я вам посоветую обратиться... И он назвал куда. Туда я впоследствии обратился.

- А что вы скажете о первом рассказе? - робко спросил я.

Тогда я считал, что если на свете и существуют непогрешимые люди, то все они работают главными радакторами журналов.

- Мне не совсем понятно, - сказал он, - вот, например, это слово.

Слово было "мана".

Я начал объяснять и говорил долго, минут двадцать, примерно. Он перебил меня (хотя я видел, что его глаза уже начинали стекленеть) и спросил о другом слове. Я снова начал объяснять. Он снова перебил меня:

- В вашем рассказе всего две странички, а чтобы его понять, нужно написать ещё целую книгу. Нужно писать проще и доступнее. Смотрите, сейчас я вам покажу.

Это был мой первый урок писательского мастерства. Он был неплохим человеком, я думаю, он действительно хотел мне помочь.

- Вот здесь нужно написать : "из пещеры послышались крики, стоны", сказал он.