Разные берега

Она смеялась. Не улыбалась, не позировала, а весело смеялась.

Она выглядела такой живой!

– Какая она красивая! – сказала Элизабет.

– О да!

На следующей фотографии была уже другая женщина – незнакомая Элизабет со сверкающими, темными глазами и черными кудрявыми волосами. Она была похожа на итальянскую крестьянку – полная противоположность ее маме.

На других фотографиях тоже была запечатлена эта женщина. На пляже, на крыльце, на ярмарке.

Элизабет была разочарована.

Наконец она взяла тубус и раскрыла его. В нем оказался свернутый в трубку холст. Элизабет разложила его на столе.

Это был портрет черноволосой женщины, в очень изящной манере выполненный яркими акриловыми красками. Женщина полулежала на красных подушках, ее длинные густые волосы беспорядочно рассыпались по сторонам. Она была обнажена, и только бледно-розовый платок прикрывал ее полные бедра.

В черных глазах женщины читались тоска и отчаяние – как будто она смотрела на любимого человека, зная, что он очень скоро покинет ее.

Элизабет посмотрела на подпись в углу. «Маргерайт Роудс».

Время, казалось, остановилось. Элизабет слышала, как бьется ее сердце.

– Мама занималась живописью?

– Да.

Вот и нашлась связь между ними, после стольких лет.

– Почему отец не рассказал мне об этом?

– Из всего, что она написала, остался только этот портрет.

– Ну и что? Он же знал, что я хочу стать художником. Лицо Аниты стало совсем печальным.

– Ты помнишь, я тебе рассказывала, что твоя мама сбежала от Эдварда? Это случилось в пятьдесят пятом году.

Элизабет обратила внимание на поставленную на холсте дату: 1955.

Анита тяжело вздохнула.

– Понимаешь, мир ведь тогда был совсем другим. В те времена люди по-другому относились к... ну, к тем вещам, к которым мы сейчас относимся вполне терпимо.

Элизабет еще раз посмотрела на портрет. Теперь она заметила, что он дышал страстью. И тут она разгадала тайну, которую скрывали от нее все эти годы.

– Мама влюбилась в эту женщину, – сказала она.

– Ее звали Мисси Эстебан. Да, она была ее любовницей. Элизабет откинулась на спинку дивана. Десятки смутных воспоминаний детства вдруг обрели четкий смысл.

– Поэтому-то у мамы была депрессия, – произнесла она. Все фрагменты картинки-головоломки ложились на свои места.

– Вот почему папа никогда не хотел рассказывать мне о ней. Ему было стыдно.

– Одно дело, когда от тебя просто сбегает жена. Это он еще мог бы кое-как пережить, тем более она потом к нему вернулась. Но когда Эдвард узнал, что она влюбилась в женщину, он был сражен наповал. Он никогда никому об этом не рассказывал и совсем замкнулся в себе.

– А как же ты обо всем этом узнала?

– Как-то раз он сильно выпил, ну и разговорился.

– Но почему у меня не осталось никаких воспоминаний о маме? Ведь она умерла, когда мне было шесть лет.

– Она очень любила тебя, Птичка, но в душе у нее что-то надорвалось. Она не могла толком заботиться о тебе. Бывали дни, когда она не отпускала тебя ни на минуту, а потом неделями не обращала на тебя внимания. Естественно, она принимала сильнодействующие лекарства. В те времена женщину, страстно полюбившую другую женщину, считали душевнобольной. – Анита тронула Элизабет за руку: – Твоя мама нашла то, что могло составить смысл ее жизни, но ей пришлось от этого отказаться. Она отказалась от своей любви и своего таланта. И это ее убило. Я понимаю, Птичка, ты сейчас сидела у себя в комнате и думала о том, что никакого таланта у тебя нет.

Элизабет поразилась тому, что все ее чувства, оказывается, на виду.

– Только не вздумай предать Элизабет Шор, – продолжала Анита. – Ты уже слишком многого достигла, чтобы, заробев вернуться к прежней жизни. Бросив живопись, ты совершишь такую же ошибку, какую совершила твоя мать. Может, ты от этого и не умрешь, но точно сломаешься.

Элизабет закрыла глаза. Она хотела возразить Аните, но понимала, что это бесполезно, что та во всем права. С грустной улыбкой Элизабет тихо сказала:

– Ты, Анита, необыкновенная женщина. Сколько лет я страдала, что у меня нет матери. Как же я была неправа! У меня их было две. Я люблю тебя.

У Аниты задрожали губы.

– Твой отец всегда говорил, что ты когда-нибудь это поймешь.

В ожидании своей очереди выступать Джек не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме Птички. Стоило ему начать размышлять о новой работе или о своем появлении на страницах журнала «Пипл», Джек первым делом порывался снять трубку и позвонить жене.

Он теперь не пил, в его прояснившемся сознании вещи встали на свои места.

После того разговора с Уорреном ясность мысли не покидала Джека ни на минуту. Вся его жизнь четко предстала перед его мысленным взором.

Ему всегда чего-то не хватало, всегда хотелось чего-то большего. Даже в отношениях с Птичкой. Сейчас он мог себе в этом признаться.

И вот из-за этого своего неуемного желания он и остался один. Муж, живущий врозь с женой, отец, не общающийся с детьми. Никаких обязательств, кроме тех, которые он сам на себя пожелал взять.

Но долгожданная свобода обернулась совсем не тем, что он так предвкушал.