Размышления о профессии

Когда артист «влезает в шкуру» своего персонажа, когда он переносится душою и мыслями в ту эпоху, в которой действует его герой, когда он свободен от технических проблем музыкального интонирования и актерской игры, когда он легко преодолевает сложности режиссерского решения спектакля, его герой начинает жить свободной и естественной жизнью. Я испытывал подобное, если роль приходилось долго отрабатывать на репетициях. Особенно же это ощущается, если играешь спектакль много раз за сравнительно небольшой отрезок времени. Тогда можно пробовать по-новому интерпретировать роль, изменять детали или вообще дать волю настроению — после нескольких представлении появляется чувство свободы на сцене.

Обычно мне скучно играть из спектакля в спектакль одинаково, и я стараюсь каждый раз делать что-то по-другому, найти новые краски. Иногда так получается помимо моей воли: ведь каждый день я — другой человек, каждый раз атмосфера в зале иная. И какую радость испытываешь, если твой партнер по сцене — гибкий артист, склонный к импровизации, если актеры играют, давая друг другу новые импульсы и откликаясь на предложения партнера. Тогда, как в шахматной партии, которая хотя играется одними и теми же фигурами, но всякий раз по-новому, — ансамбль на каждом спектакле складывается по-иному. Тут уж с интересом ждешь от партнера всяких приятных неожиданностей.

Оперный спектакль я сравнил бы с игрой, в которой много участников. В том-то и прелесть театра, что сегодня тем же актером в той же постановке создается роль, отличающаяся — иногда сильно — от вчерашней. Причин тому много, кроме названных мною — и публика. Она не всегда одна и та же. Скажем, в Большом театре мы, артисты, встречаемся с аудиторией весьма различной. Порой просто не можешь понять, отчего сегодня зал реагирует совершенно по-иному, чем в другие вечера на таком же спектакле.

Публика формируется по разным признакам. Самая «тяжелая» — когда в связи с каким-то крупным мероприятием, проходящим в Москве, большая группа его участников приглашается в Большой театр. Среди них далеко не все являются поклонниками оперного искусства, поэтому часть зрителей воспринимает действие, происходящее на сцене, далеко не так, как знатоки нашего жанра. Трудно петь, когда «Интурист» закупает спектакль: для многих туристов из-за рубежа вечер в Большом театре — просто один из пунктов программы развлечений, а оперу они не любят и реагируют довольно вяло. Совершенно особенная аудитория, когда выступает гастролер и самые ярые поклонники оперы всеми правдами и неправдами проникают в зал. Когда известный, любимый певец впервые исполняет какую-нибудь роль, это становится событием в жизни театральной Москвы, и атмосфера в зале опять-таки совершенно иная. От этого и певец поет по-другому.

Мне порой стоит больших трудов переломить настроение, которое возникает, когда чувствуешь, что публика в зале «трудная», хотя, как правило, и в таких случаях удается «завоевать» зал. А теплая, дружелюбная, подбадривающая реакция зрителей сразу действует на весь психофизический аппарат артиста, который сразу же начинает петь и играть лучше.

Профессия оперного певца такова, что приходится часто выступать и в разных городах нашей страны и в зарубежных странах. И, конечно, всюду сравниваешь свой театр и его публику с тем театром, где выступаешь, и его аудиторией.

В «Ла Скала» публика горячая, прекрасно разбирающаяся в оперном искусстве, и большинство зрителей, во всяком случае галерка, в итальянской опере может спеть за любого певца, естественно, не на высоком профессиональном уровне, но текст и музыку они знают. Мне рассказывали, что иногда из публики подпевают плохо поющему артисту. Мне подобного наблюдать не приходилось, но, как требовательная и даже жестокая публика «ошикивала» певиц, я видел и слышал, и это, могу сказать, страшно, не дай бог пережить такое.

Но подпевает в «Ла Скала» не только публика. Вспоминаю такой случай: во время «сидячей» оркестровой репетиции в Италии (она называется «итальянской») спектакля «Дон Карлос» на сцене не было Плачидо Доминго — опаздывал его самолет, — и Ренато Брузон должен был начать дуэт без партнера. Каково же было мое удивление, когда вдруг почти все музыканты оркестра, за исключением, конечно, духовой группы, в унисон стали петь партию Карлоса, а на сцене партию Позы исполнял Ренато Брузон. Клаудио Аббадо улыбался. Надо сказать, что такое знание оркестрантами слов в опере явилось приятной неожиданностью. Мелодию, понятно, все музыканты знают, но чтобы они помнили каждое слово партии певца — сомневаюсь, в каждом ли театре встретишь такое.

Публика в самом знаменитом итальянском театре всегда дает отзвучать музыке и только потом аплодирует, несмотря на сильное желание выразить иной раз свой восторг, а уж если кто начинает хлопать раньше времени, его сразу останавливают завсегдатаи театра характерным звуком «шшшш».