Не успела я и опомниться, как шапка слетела с моей головы, а в ухе зазвенело от удара. Честное слово, не хотелось мне в тот день драться! Ведь я была в новеньком форменном платье, но здесь уже ничего нельзя было поделать. Я отступила на шаг и, набычившись, ударила его головой прямо в живот. Он был высокий, этот мальчишка, но худой, хлипкий какой-то, я это сразу почувствовала. Мы пыхтели и боролись в тесном тамбуре, откуда-то сверху падали дрова. Не знаю уж, чем бы это все кончилось, но только хлопнула дверь, и хриплый мужской голос громко крикнул: «Алекс, вас ист лос? (Алекс, что случилось?)». Я так и ахнула: «Немцы!» Немецкую речь я на слух знала – иногда мой дедушка бросал словечко-другое. И меня за ухо дергал – учи язык.
Мужчина вывел нас из тамбура в коридор. И здесь при свете керосиновой лампы я рассмотрела их обоих. Были они очень похожи, оба тонкие, костлявые, высокие, и глаза одинаковые – серые-серые, и одеты одинаково – в черные ватные фуфайки, а на ногах валенки – латаные- перелатаные. У мальчишки был разорван рукав, и пуговица болталась на нитке. «Моя работа, – со злорадством подумала. – Будет знать, как со мной драться». Мужчина подал мне шапку и сказал строго:
– А ты драчунья, оказывается! А еще девочка!
– Чего? – возмутилась я в запале. – Выходит, если девочка, так молчать должна? Нет уж! Таких плюх навешала – век будет помнить! Это ваш сын? – Кивнула на мальчишку.
– Мой, – ответил мужчина.
– А вы немцы, что ли? – спросила с подозрением и опаской, на всякий случай сделав шаг назад.
– Да, немцы! – с вызовом крикнул мальчишка. – Настоящие немцы. А что?
Мужчина положил ему руку на плечо. С усмешкой спросил:
– Тебя как зовут?
– Александра.
– О, Александра! Защитница рода. Красивое имя. Мой сын тоже Александр. Ну так как? Боевая ничья? А? Мир и дружба?
– Дружить с немцем?! Еще чего! С немцами не дружу, – вспыхнула от ненависти. – Вы же все фашисты.
Может, это вы стреляли в моего папу на войне. А теперь я должна с вами дружить?
Мальчишка так и рванулся ко мне, но мужчина его удержал.
– Ну и глупая ты девочка, – сказал он, виновато улыбаясь, – очень глупая. Когда вырастешь, тебе, возможно, будет стыдно за это. – Он помолчал, задумался, тихо добавил, – Возможно… – Потом беспомощно, словно оправдываясь: – Я никогда не стрелял. Я никого не убивал. Я не был на войне.
– Глупая? А кто на нас полез? Не вы, что ли? – начала наступать я. Не поверила ему ни капельки: «Все они теперь добрые и хорошие».
Но здесь открылась дверь, и вошла маленькая, закутанная в шаль женщина. Она расстегнула пальтецо, потопала ногами, обутыми в ичиги с калошами, сбросила шаль. И улыбнулась: «Гутен таг, Карл Генрихович!» Мужчина снял шапку, наклонил голову: «Исямесес, Роза Каримовна!» Он как снял шапку, так я прямо удивилась – совсем седой, как мой дедушка. Они чего-то там говорили между собой о морозе, о дровах. «А, – догадалась я, – этот Карл работает здесь истопником. А эта тетка кто же?» Смотрела на ее густые черные волосы. «Грива – прямо как у нашей лошади Чубчика. И на губе черные усики шевелятся. Как у таракана». И она меня заметила.
– Ты кто же будешь, девочка?
Я сделала шаг вперед, как солдат на поверке, и громко, четко сказала:
– Александра Мейн. Ученица четвертого класса.
Она усмехнулась ласково, протянула руку:
– Очень приятно, Александра Мейн. А я твоя учительница. Меня зовут Роза Каримовна. Запомнишь? А что с тобой случилось? Посмотри-ка на себя. – Достала из старого потрепанного портфеля маленькое зеркальце и протянула мне.
Я глянула и обмерла: «Батюшки мои! Нос поцарапан. Воротничок на платье оторван. На шубейке ни одной пуговицы». Это уже была беда. За пуговицы мне здорово попадало от матери, за пуговицами и нитками нужно было ехать в город.
– Ну подожди, немчура проклятая, – вспылила я и показала мальчишке кулак. – Я тебе еще устрою Сталинградскую битву. Ты у меня узнаешь, почем фунт лиха.
– Ты откуда взялась такая? – спросила учительница, нахмурившись.
– Из военного городка, – гордо ответила я.
– А-а. Так это от вас на днях приезжал военный? В школу записывал? – Теперь она смотрела на меня пристально, внимательно.
– Так точно. Это был капитан Драч. Он у нас начштаба. Вовки Драча отец. А мой отец – комбат, – выпалила и испугалась. За пять минут все наши военные тайны выболтала.
– Ясно, Александра Мейн. Теперь выслушай меня внимательно. У нас в школе учатся разные дети. И немцы, и башкиры, и татары, и русские. – Она прерывисто вздохнула. Голос у нее задрожал. – И мы не позволим, чтобы ты всех оскорбляла так, как только что оскорбила Алекса. Запомни это. А сейчас пошли в класс.
Я плелась следом за ней и думала: «Ну, дела! Чего взъерепенилась? Учительница называется. Усатый таракан какой-то. Прямо горой стала за этого фашиста Алекса».
Мы вошли в класс, я огляделась. Всего было человек тридцать. Четыре ряда парт – и на каждом табличка: 1-й класс, 2-й класс… И так до четвертого. Я поискала глазами наших. Они уже все сидели, а Вовка Драч устроился в четвертом ряду на последней парте.