Разящий меч

— Фергюсон создаст нам воздушный флот, — тихо сказал Эндрю.

— Может, другим это важно, — с ноткой раздражения отозвался Ганс, — но мне это триста лет не надо.

Эндрю прислонился к перилам. Ганс встал рядом и принялся медленно жевать кусок драгоценной табачной плитки.

— Как, во имя всего святого, мы сумеем справиться? — пробормотал он себе под нос.

— С летающими машинами? — спросил Эндрю, понимая, что речь идет не только о них. — Фергюсон работает над идеей нового двигателя. Через месяц мы уже научимся летать.

— Я обо всей войне в целом.

Эндрю был шокирован. Ганс всегда служил для него источником силы, опорой, чем-то таким, в чем он всегда был уверен. Он не просто научил Эндрю всему, что знал и умел сам, но и отошел в сторону, когда ученик смог сам принимать решения. Но в то же время он всегда был рядом и помогал в трудные моменты, даже если эта помощь заключалась всего лишь в одобрительном кивке.

«Черт побери, — подумал Эндрю, — он мне нужен, и я нужен ему».

— Мы сразимся с ними здесь, на линии обороны Потомака. Укрепления начинаются у станции Пустынной, там мы и начнем бой, а если понадобится, дойдем до реки Нейпер.

— Их в шесть раз больше, чем нас, Эндрю, и благодаря лошадям они гораздо мобильнее, чем мы. Все воины у них – верховые.

— Ты же слышал, что сказал Джон Майна, — отозвался Эндрю. — Это четыреста тысяч лошадей, которых нужно кормить, и им понадобится для этого не меньше шестнадцати миллионов фунтов травы в день. Проблема с фуражом будет для них сущим бедствием. Да если у них, черт побери, была бы хоть капля здравого смысла, они бы напали этой зимой, пусть даже и пешими. Но, к счастью, у них так не принято. Орде нужны лошади.

— Зато когда они ударят, это будет похоже на ураган, — ответил Ганс. — Теперь я знаю, что чувствовали мятежники. Независимо от того, сколько людей убьют, все равно надо идти вперед. В нашей армии всегда были самые плохие военачальники – Мак-Клеллан, Берн-сайд, Хукер, – мы всегда должны были только наступать. Иной тактики они не признавали.

— Так ты считаешь, что нас ждет поражение? — спросил Эндрю, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.

Ганс посмотрел на него и усмехнулся: — Нужно быть готовым ко всему, сынок. Готовься проиграть здесь, на станции Уайлдернесс и даже в Суздале. Готовься к тому, чтобы уйти в леса, когда все кончится. Все, что им нужно, это один раз разбить нашу армию, так как у нас совсем нет резервов. Да, я знаю, что в Риме постоянно тренируют новобранцев, но учти, у них ведь было всего полгода, и половина их дивизий вооружена гладкоствольными ружьями – мы не успевали делать винтовки.

— Ты действительно так думаешь? — тихо спросил Эндрю.

Ганс с непроницаемым лицом подошел ближе.

— Тебя боги отметили при рождении, — сказал он. — Наверное, это был бог войны, который не знает поражений. Для человека вкус поражения привычен – когда он слишком часто побеждает, в чем-то он становится слабее. Похоже, я был для тебя неплохим учителем. Но предупреждаю, что на этот раз легкой победы не будет. Тебе придется напрячься, как никогда раньше, потому что, если эта армия развалится, именно ты должен будешь собрать ее снова. Русь измучена четырьмя годами войны, но у русских больше не будет в глазах того ужаса, как в тот, самый первый раз. Думаю, мерки это понимают. Эта война станет настоящим адом.

— Ты говоришь так, словно потерял всякую надежду.

— Я слишком устал, — ответил Ганс, и Эндрю вдруг впервые осознал, как его друг постарел. В голосе сержанта послышалась слабость. — Знаешь, я всегда думал, что к этому времени уже выйду в отставку, уеду на запад, в Калифорнию, — там, говорят, хорошая земля. Может, женюсь, начну свое дело – открою таверну или что-нибудь в этом роде.

Эндрю рассмеялся:

— Ты – владелец лавки? Представить себе не могу! Ты – солдат, Ганс, ты всегда был солдатом и через сто лет по-прежнему будешь им. Ты вечен, сержант!

— Я – всего лишь человек, Эндрю.

— Но они, вон там, — Эндрю показал рукой, — думают иначе. И ты, и я для них уже не обычные люди.

— В том-то все и дело, Эндрю. Я – обычный.

— А я?

— Ты не можешь позволить себе быть меньше, чем ты есть на самом деле. Я старался приготовить тебя к тому, что предначертано судьбой.

— В этом мало радости.

— Не мое дело говорить приятные вещи, ты – выше этого. Стоит нам проявить слабость, и несчастья посыпятся на нас одно за другим. Да поможет нам Бог, мы должны знать, что можем опереться на тебя.

— И на тебя, сержант, — прошептал Эндрю. «Каким же я должен быть? — подумал он, внутренне содрогнувшись. — Где мне найти силы, чтобы вести людей дальше?»

— Я сделаю все, что смогу, — ответил Ганс тихо. — Я буду учить их, хвалить и ругать, когда понадобится, я буду сражаться до последней минуты, но на этот раз, Эндрю, я чувствую приближение врага и… — Голос Ганса дрогнул, он оглянулся.

Послышался тихий свист, заглушаемый ветром. Эндрю растерянно посмотрел на Ганса

— Должно быть, уже поезд.

Он снова взглянул на сержанта. Порыв ветра швырнул ему в лицо целую пригоршню холодной воды. Эндрю вздрогнул: