Разъяренный

Чёрт, перед глазами до сих пор стоит разъярённое, недоверчивое выражение лица Маккенны. Это доставило мне огромное удовольствие. Просто оргазмическое наслаждение. Но сейчас я испытываю сильное чувство, которое больше походит на парализующий страх.

Что, если охранники позовут его в комнату и спросят, действительно ли он меня знает?

Что, если мне придётся стоять здесь, в этой маленькой душной комнате, и смотреть на него, находясь так близко?

У меня сводит живот. Позже Мелани потребует объяснений. Очень подробных объяснений, намного больше того, что я уже ей рассказала. Мелани придётся сообщить Грейсону, что произошло, и он захочет знать всё до мелочей, потому что эти тупые охранники связались с его девушкой. Я даже не знаю, смогу ли объяснить ей, какое прошлое связывает нас с Маккенной. 22 января — день, когда я неизменно напиваюсь до бессознательного состояния и не вижу белого света. И я поклялась себе, что никогда и ни с кем не буду обсуждать этот день. Но Мелани и Грейсон? Они захотят, чтобы я открыла свою шкатулку с секретами. Обо мне и Маккенне Джонсе.

Горячие, влажные рты сливаются воедино…

Он толкается в меня, растягивает, берёт меня, любит меня…

Обещания.

Ложь.

Потеря.

Ненависть.

Та ненависть, которая рождается только из сильной, неземной любви, которая оказалась, как ни прискорбно, совершенно неправильной.

Что я ему скажу, если увижу?

Что же мне теперь делать?

Пожалуйста, Боже, не наказывай меня, сделай так, чтобы мы не встретились лицом к лицу.

Пока Мелани изучает свои ногти, стену и меня, вздыхая со скучающей уверенностью человека, который знает, что выберется отсюда невредимым, я меряю шагами комнату и молюсь, хожу и молюсь. Если мы с Маккенной встретимся, боюсь, это не будет так просто. Мой желудок скрутило в узел, меня тошнит, и я испытываю ужасные позывы к рвоте.

Концерт, кажется, длится вечность. Один из охранников то уходит из комнаты, то возвращается вновь, а другой предпочитает стоять в паре метров позади Мелани, навытяжку, прямо как военный, словно чего-то ждёт.

О боже, пожалуйста, пусть это будет не Маккенна.

Мне кажется, я уже успела стереть подошву своих сапог, когда столетие спустя дверь распахивается и входит пухлый мужчина в костюме и галстуке. От волнения я не могу ступить ни шагу. Лайонел «Лео» Палмер, менеджер группы. Я видела его фотографию и интервью в утренней газете, но должна сказать, что на этом фото он выглядел гораздо счастливее.

Он свирепо смотрит на нас, сжав мясистые руки в кулаки. Мелани с вызовом смотрит в ответ, я стою неподвижно.

— Вы хоть представляете, что наделали? — со злостью выдавливает он, его пухлые щеки пылают румянцем. — Что вы двое можете попасть надолго в грёбаную женскую тюрьму? Узнаете, как там сладко живётся. Что вы за херовые фанатки такие?

— Мы не фанатки, — говорит Мелани.

Дверь распахивается, и во всей своей мужской красе появляются близнецы, чтобы тут же вступить в бой. Они и так всегда выглядят устрашающе, но сейчас — с их светлыми волосами, глазами странного цвета и полными ярости угрожающими взглядами — они сила, с которой приходится считаться.

Я не могу дышать.

— Кто, чёрт возьми, эти сучки? — требовательно спрашивает тот, у которого татуировка в виде змеи.

— Я как раз разбираюсь с этим, Джакс, — говорит Лайонел.

Значит, второй, должно быть, Лексингтон, решительный такой, с пирсингом в брови. Теперь уже он переходит в атаку и смотрит на меня, потом переводит взгляд на Мелани. Он выставил вперёд указательный палец, и тычет им то в меня, то в неё.

— Надеюсь, что у вас двоих много денег, потому что одна из наших танцовщиц получила травму. Если она не придёт в норму к выступлению в «Мэдисон-сквер-гарден»…

— Не волнуйся, Пандора, Грейсон обо всём позаботится, — спокойно говорит Мелани.

— Пандора, — вдруг повторяет Лайонел. Он замирает, его взгляд возвращается ко мне. — Твоя подруга назвала тебя Пандорой. Почему?

— Потому что это моё имя. Непонятно что ли?

И только я собираюсь закатить глаза, как дверь распахивается и всё пространство заполняет фигура. Мне кажется, что моё сердце больше не бьётся. Я чувствую себя так, словно кто-то душит меня и бьёт кулаком изнутри.

Маккенна.

В нескольких метрах от меня.

В одной комнате со мной.

Крупнее и мужественнее, чем когда-либо.

Он пинком захлопывает за собой дверь. На нём авиаторы, поэтому глаз не видно, и, о боже, я люто его ненавижу. Я пришла сюда, чтобы причинить ему боль, но меня переполняет такой гнев, что, кажется, даже сдвинуться не могу, и просто стою. Вся еле сдерживаемая ярость вскипает внутри, и я не могу вздохнуть, воздух будто застревает в лёгких, сердце сжимается в груди, тело начинает дрожать.

Он высокий и темноволосый, по его груди стекают остатки красного липкого сока.