Разгром в Сент-Луисе

Все же Пальмиери с трудом сохранял спокойствие. Глаза его горели при виде затруднительного положения босса, руки чесались.

— Ладно, — сказал он под конец. — Все назад, парни. Делаем, как он говорит. Джерри — у нас нет другого выхода. Мы делаем единственное, что нам остается.

Все отступили на территорию поместья.

Джейк запер ворота.

Все скрылись из вида, сохранилась только разлитая в воздухе напряженность.

У Чилья из уголка рта текла кровь. Болан вытащил из его рта ствол «беретты» и приставил к виску. Он немного ослабил хватку, позволив Чилья дышать более свободно. После чего холодно проговорил:

— Вот мы и одни, Джерри.

В глазах «председателя» отражался ужас и непреодолимое желание жить. Но Джерри Чилья не был сосунком и умел трезво оценивать положение.

— Что тебе нужно? — пробормотал он.

— Все может закончиться быстро и к обоюдному удовольствию. Ты просто скажешь мне одно слово.

— Что за слово?

— Название парохода.

— Какого еще парохода?

— Послушай, старина, я сказал, что все может закончиться быстро, но если ты будешь задавать вопросы...

— Я ни черта не понимаю — что тебе нужно?

— Мне нужна Тони.

— Да? Ну... я и не знал, что ты ее знаешь. Я так понял, что она ушла с тобой этим утром, только никак не мог взять в толк, почему.

— Она — мой человек в твоем гадюшнике.

— Тони?!

— Да.

— Не пудри мне мозги!

— Выбирай слова, Джерри. Мне нужно всего лишь название парохода Паттриччи.

Председатель видимо плохо играл в покер. Его мысли слишком явно читались в суетливо бегающих по сторонам глазах.

— О-о. Которого?

— Того старого колесного, над которым все потешались.

— "Миссиссипи Куин".

— Точно?

— Ты же сказал — колесный. Другого нет.

— Где он его прячет?

Джерри Чилья трудно было назвать чертовски находчивым человеком.

— Где-то на реке, — высказал он глубокую мысль.

— Я тоже не считаю, что где-то в пустыне, дружище. Это очень большая река.

— Я не знаю, где он его прячет.

— Ну-ну! Ты может еще скажешь, что никогда его не видел?

В глазах мафиози отражалась лихорадочная работа мысли.

— Нет. Не видел. Я только слышал, как ребята как-то над ним смеялись. Я же здесь недавно, ты знаешь.

— Так значит «Миссиссипи Куин». Ты уверен?

— О да! Совершенно уверен.

— Учти, парень, я веду переговоры серьезно. Я расстраиваюсь, когда мне лгут. И если я обнаруживаю, что меня попытались обмануть, то обычно я возвращаюсь к таким нечестным людям, причем настроение тогда у меня жутко портится. И тебя, Чилья, я тоже могу разыскать. Где бы ты ни был.

— Я верю, верю. Я тебе не вру. Это «Миссиссипи Куин». Старый колесный пароход. Другого такого на реке нет.

Болан обезоружил мафиози и оттолкнул его подальше от машины, после чего ударил по газам, задним ходом выскочил на улицу и доехал до поворота, где с визгом покрышек развернулся и, взревев мощным мотором, помчался прочь.

Сзади не было ни выстрелов, ни погони. Собственно, Болан их и не ожидал.

Он только что дал «председателю совета» интригующую зацепку, над коей стоило поразмыслить, и информацию, ценность которой компенсировало испытанное у ворот унижение.

Болан ухмылялся. Подумать только — «Миссиссипи Куин»!

Ясное дело, Чилья никогда не слышал об этой причуде Джулио. Но ребята его просветят. И тем быстрее вовлекут и его и себя в западню «Конг Хай».

Глава 21

Бывали времена, когда Маком Боланом овладевало чувство роковой неизбежности и самодостаточности событий, когда не человек управлял их ходом, а — по выражению Эмерсона — события для своих целей использовали человека как верховое животное. Сейчас наступило как раз такое время.

Слова и поступки людей, события прошлого, настоящего и будущего складывались в узоры, образовывали схему, столь совершенную по своей симметрии и гармонии, что начинало казаться, будто события существуют сами по себе, они сами себя порождают и управляют временем и жизнью, и что события и их становление более важны и сильны — и даже более реальны — сами по себе, нежели любой из вовлеченных в эти события людей.

Тут он и покоился, старый речной реликт, застывший в своей водной могиле и размышляющий о прошлом, подобно престарелому джентльмену, пережившему времена физической и умственной зрелости и скептически перебравшему все поводы для продления собственного существования. Джулио, кажется, не зря стал посмешищем «всего Востока»: «Юбилей» явно не подлежал реанимации. Красноречивые вздутия и деформации в деревянных частях судна говорили не о необходимости косметического ремонта, а о том, что дерево прогнило до основания и процесс старения зашел столь далеко, что стал уже необратимым, а от болезни, поразившей корабль, есть лишь одно лекарство: достойная кончина.