Но тут грохнуло настолько круто, что Парелли, индианапольский водила, на полуфразе забыл, что, собственно, он хотел предложить. Взрыв был настолько силен, что вывел Алимонте из шока. Земля под ногами дрогнула, машину аж подбросило, из всех окон главного здания вырвались дым и пламя, по стенам зазмеились трещины, старинная кладка разваливалась на блоки, которые падали и проседали... медленно, как в кино. Словно невидимый гигант пнул ногой игрушечный домик.
— Он взорвал дворец! — простонал Алимонте.
—
А затем высокий здоровенный тип в черном комбинезоне, увешанный военной амуницией, как рождественская елка, выбежал из-за деревьев с армейской автоматической винтовкой в руках и принялся поливать огнем все, что еще было живого на газонах. И раскаленный ствол его винтовки медленно, но неуклонно поворачивался в сторону любимой тачки Инди. Но тут один из парней из машины Мэллоя выскочил вперед и выпустил в того — черного — целый магазин, но громила в комбинезоне как-то ухитрился увернуться, а вот бедный малый полег на газоне с опустошенной обоймой и больше уже не шевелился.
Инди Парелли не пришлось ни перед кем извиняться за то, что он после этого сделал. Его босс сидел в прострации, размазывая по лицу кровь из рассеченного лба. Остальные ребята рассыпались среди деревьев и вели перестрелку. И Парелли просто не оставалось ничего другого: он ударил по газам, бросая тяжелую машину вперед, и ухитрился вырвать ее из цепких объятий ивовых стволов, хотя поцарапал при этом полировку... Да черт с ней, с полировкой! Главное — поскорее набрать обороты, поскорее увеличить расстояние между собой и верной смертью! Инди ухитрился вывести машину на дорогу к воротам, покрышки визжали и дымились, а мотор ревел, захлебываясь, а он все давил и давил на газ, заставляя каждую лошадиную силу крутиться на полную катушку, и это напоминало Парелли выход на последнюю милю перед финишем в ответственной гонке.
Ворота он проскочил на скорости 90 миль в час — машину занесло под визг покрышек и скрежет тормозов — и Инди уже решил, что самое страшное позади, но тут краешком глаза увидел распроклятый почтовый фургон, несущийся на него со скоростью, какую никогда не развивают эти паскудные почтовые фургоны — и столкновения избежать было невозможно.
Конечно же, он вывернул до отказа баранку и ударил по тормозам, все еще надеясь на чудо и понимая, что чуда не будет.
Чудовищный грохот металла о металл, скрежет и визг — и это было последнее, что воспринял разум Парелли. Дальше — тишина...
Профи Инди Парелли провел свою последнюю гонку.
Ну и кроме того, в этот миг могло показаться, что некий полицейский лейтенант больше никогда уже не будет размышлять на темы анахронизмов, отличий полицейских методов от армейских, компьютеров и предчувствий или отношений добра и зла.
Поскольку распроклятый, паскудный почтовый фургон вовсе
Глава 16
Анализируя ситуацию, сознание Тома Постума разделилось на две части. Одна — сдержанная, собранная и спокойная — хладнокровно оценивала положение как бы со стороны; вторая — паникующая и перепуганная — оплакивала неизбежность безвременной кончины.
Тот, другой автомобиль горел. Том это знал. Он слышал гудение пламени и временами видел его языки. И существовала очень большая вероятность, что пламя перекинется на его машину, а он не сможет из нее выбраться.
Фургон лежал на боку. Его передняя часть была смята в гармошку. Нижнюю часть тела лейтенанта так заклинило, что он не мог шевельнуться. Утешало лишь то, что эта часть все еще существовала. Он ее чувствовал, как и то, что штанины медленно, но верно пропитываются кровью.
Он ощущал неудобство, но боль была терпимой. Ну и что это значит? Подтверждение истины, что крупные мужики менее чувствительны к боли? Может, ему суждено помереть от потери крови? Или сначала до него все же доберется огонь? Что предпочтительнее? Чисто риторический вопрос. Разумеется, ему не хочется ни того ни другого.
Он подумал о Дженис и детишках, и о том, как они воспримут известие о его кончине. Забавно, он никогда об этом раньше не думал. В нормальном состоянии о таких вещах не думаешь.
«Понимаете, дети, папочка был таким глупым фараоном, который всю жизнь занимался бумажной работой, но не смог преодолеть искушение поиграть в солдатики на улице. И вот этот дурачок встрял в игру под названием „Стоунхендж“, которая оказалась ему явно не по зубам, сложновата она была для его слабого умишки. Вот поэтому мы сегодня и закапываем папочку в землю. Понятно? А теперь идите — вам еще надо до похорон сделать домашнее задание...»
Дженис всегда была надежной подругой. Всегда спокойна, уравновешена. Правда, не в постели. Будет ли ее следующий избранник так же давать ей все необходимое в этом плане? Будет ли обожать ее так же, как Том Постум? И будет ли заботиться о детишках так же, как...
Черт! Идиотизм какой-то!