Потом уже много раз приходилось встречаться с этой брехней в эфире. Работать радистом в боевой обстановке сложно. Необходимо уметь разбираться в любой разноголосице. Тут нужна особо высокая квалификация, нужно успеть поймать каждый, иногда секундный, интервал в работе финских мешающих станций. Таких радистов у нас было только два — Гаганенко и Щиколев.
…Я полагаю, что из тех указаний, которые дал Народный Комиссар Обороны о приближении боевой подготовки к условиям реального боя, надо сделать специальный вывод насчет радистов. Над полем тактических занятий, как и над полем боя, должен быть трудный эфир.
…Ночь близилась к концу. Сыпался с веток снег. Подошло к концу и мое раздумье.
Пока не явились мои бойцы, надо было узнать, где же он, этот проклятый дот, и решить, где быть наблюдательному пункту. Судя по сообщениям начальника артиллерии, амбразуры дота вели огонь во фланги наших наступающих частей и были видны только с фланга. Значит, надо ползти в лес, выйти к доту с направления его обстрела.
Из оврага, в котором я сидел, сначала вправо, а потом влево, шла в сторону дота узкая канавка — не то замерзший заливчик, не то высохшее русло речки. Канава эта, конечно, простреливалась из дота. Не такие уж дураки белофинны, чтобы оставить незащищенным этот подход. Но в то же время канава была единственным местом, по которому можно было пробраться в угол между речкой и озером. Подождать людей? Но к людям у меня было особое отношение. Зачем я их буду таскать с собой по канаве? Заметят белофинны — ни один из этой канавы не вылезет, а не заметят, — и один все сумеет разведать.
— Товарищ боец, — сказал я радисту. — Придут остальные, пускай посидят — я вернусь. Ну, а если через два часа не вернусь, — вызовите с батареи политрука Костюка и передайте ему вот это…
На листке блокнота написал я Костюку распоряжение начальника артиллерии, нарисовал приблизительную схему района, где расположен дот, и пополз.
Шагов через двести канава круто сворачивала в сторону. Влево от меня под деревьями был какой-то большой бугор стремя соснами. Не дот ли? Подполз к бугру. Тишина. Подобрался метров на пятьдесят. Опять тихо. Подполз на сорок. Снег, как снег, сосны, как сосны. На одной из них кора сбоку содрана пулями. На снегу видно, что содранная кора отлетела в нашу сторону. Стало быть, стреляли не отсюда. Я подполз вплотную к бугру, стал осматривать его и так и сяк, ощупывать и ногами и руками. Нет, не дот. Вернулся опять в канаву. И метров через двести впереди, на пригорке, зачернела еще одна группа деревьев. Справа — замерзшая речка. Дальше, за пригорком, уходила белая гладь запорошенного озерного льда. Что здесь за пригорок у горла реки? Чуть стало светать. Я заметил, что по бокам канавы исцарапанных пулями деревьев становится все больше и больше, а вскоре увидел серый металлический отсвет на пригорке и черную щель в снегу. Стало еще светлее. Щель обозначилась резче. Стало видно полосу стального купола, ее гнутый изгиб.
Обратно я полз уже целиной. Пересек поляну, оглянулся, выбрал, где встать. Подходящее место нашел на лесной опушке. Отсюда до дота было метров девяносто-сто. Другого места для наблюдения не было. Так, сначала ползком, а потом уже во весь рост, когда очутился за деревьями, я вернулся к своим. В это время уже совсем рассвело.
Телефонист, узнав, где находится дот, установил аппарат и усиленно начал работать лопатой. Разведчики — тоже.
— Стараетесь, товарищи? — спросил я.
— Стараемся, товарищ командир, — ответили они. — Не знаем, как из этой самой доты, но своим снарядом убить определенно могут…
Я знал, что мы находимся в эллипсе рассеивания снарядов своей же батареи. Абсолютно точной стрельбы из орудий, да еще на расстояние в семь километров, не бывает. Снаряды покрывают определенный участок площади, густо собираясь к его центру. Безопасная зона находится не ближе чем в 200 метрах от основной массы разрывов на поражение.
И все-таки перенести наблюдательный пункт было некуда. В 130–150 метрах от дота в окопах, укрытых за лесом, лежала пехота.
Командир роты, узнав о наших приготовлениях, прислал мне пулеметный расчет со станковым пулеметом. Охрана наблюдательного пункта была необходима. Финские лыжники могли подойти к нам и с фланга и с тыла. Пулемет, ленты и одного пулеметчика я оставил, остальных отослал обратно. Своих тоже вернул — оставил одного разведчика и одного связиста. Вместе со мной на наблюдательном пункте осталось четверо.
Потом я пошел к командиру роты.
— Ну, товарищ старший лейтенант? — встретил он меня.
— Вот что, товарищ лейтенант, — сказал я ему. — Отползайте со своими бойцами еще метров на сто. Эллипс рассеивания — неприятная штука!
Пехотный командир был понимающим человеком. Уже через несколько минут по одному, по два пехотинцы стали отходить на свою вторую линию.
— Все? — спросил я через некоторое время.
— Все, — ответили мне.