Разговоры об искусстве. (Не отнять)

Стихи оказались замечательными. Это был первый вариант большого стихотворения, впоследствии посвященного Стасу Намину. Стас рассказал поэту о предстоящей встрече, и он работал всю ночь. У Стаса сохранился черновик: тающий почерк, и вдруг – энергичный арабеск, и уверенная скоропись. Сознание концентрируется, отвоевывает стихи у апатии, у амнезии… И как концентрируется! Как точно увидена Стоун с ее широкими тренированными плечами и узкой талией: «треугольная / Sharon Stone». А дальше вообще потрясающе: действительно, какой-то мощный лингво-арабеск, с подтекстом (чек – образ конвертируемости славы). «Стала барышня хулиганкою, / нам мигает, не арестован, / с бесшабашною элегантностью / ▼ – чек Шарон Стоун».

Треугольничек – это женское, внизу живота, загадочное, притягательное, в мальчишестве подсмотренное в книжках с репродукциями ню. И чек выписан – на молодость, бесшабашность, сексуальность. Пусть, дескать, младая будет жизнь играть. А значит, легкость нужна, игривость, уменьшительный суффикс. Ласкательный, ласка ведь касание, контакт, с жизнью связывает. Треугольничек! Какое точное попадание! Да, такие вот арьергардные бои вел поэт с болезнью. Не отнять.

Хорошая история

Семен Белый был автором замечательных эстампов, в которых примитивизирующая интонация сочеталась с бытописательской, причем весьма язвительной в отношении советских реалий. Художник-простак, как бы родом из этого густого советского быта, и одновременно – извне, как наблюдатель и изобразитель. Он удивляется всему: идиотизму этого быта, тому, как он внутри него оказался, и чего ради вздумал его живописать. Такой вот фирменный Сенин эффект простодушно-ироничного удивления. Он и в жизни придерживался этой интонации. Я его хорошо знал в середине 1980-х. – Представляешь, – как-то начал он, входя в мастерскую с мороза, – прохожу двором, там дети играют в снежки. Крепость соорудили, одни атакуют, другие обороняют. Обороняет один такой типично еврейский ребенок, одет прилично. Весь изгваздался в снегу. И в полном ажиотаже, картавя, кричит, отбиваясь снежками: «Русские не сдаются!».