Разговор в «Соборе»

Был вторник, и, чтобы все прошло гладко, надо было ждать воскресенья. Днем он отсиживался у доньи Лупе, ночевал у Панталеона. Что будет с Амалитой-Ортенсией, донья Лупе, если с ним приключится какая-нибудь напасть — умрет, к примеру? Ничего не будет, будет жить как жила, будет ей как родная дочь, как та, о которой она столько мечтала. По утрам он ходил на пляж возле пристани или заводил на площади разговоры с разными бродягами. В субботу после полудня прибыл в Пукальпу «Горный гром» — рычащая запыленная колымага, хлопая неплотно привязанными чемоданами и тюками, пересекла улицу Комерсио, затормозила возле конторы «Транспортес Моралес». Вылез шофер и пассажиры, разобрали багаж, а Амбросио, гоняя носком ботинка камушки, стоял дожидался, когда же шофер снова сядет за руль, отгонит машину в гараж Лопеса, в точности так он и сделал, ниньо. А он пошел к донье Лупе и до самого вечера играл с Амалитой-Ортенсией, которая до того отвыкла от него, что ударялась в рев, когда он приближался. В гараже он был около восьми и сказал жене Лопеса: я за машиной, сеньора, дону Иларио требуется. Ей и в голову не пришло его спросить: ты что, опять нанялся к Моралесу? Показала ему, где стоит «Горный гром». Стоит, заправлен и бензином, и маслом, и вообще.

— Я сначала думал пустить ее под откос, — говорит Амбросио. — Но потом сообразил, что это глупость, и поехал в Тинго. По дороге подобрал двоих пассажиров, так что хватило еще заправиться. Наутро, в Тинго-Марии, поколебавшись минутку, прямым ходом покатил к гаражу Итипайи: как, негр, ты опять работаешь у дона Иларио?

— Нет. Машину я у него угнал, — сказал Амбросио. — В уплату за то, что он меня обобрал. Хочешь, продам?

Итипайа сначала изумился, а потом стал хохотать: да ты, брат, рехнулся.

— Рехнулся, рехнулся, — сказал Амбросио. — Ну, будешь брать?

— Краденую машину? — засмеялся Итипайа. — На кой она мне? Всякий знает «Горный гром», да и уже, конечно, он заявил.

— Ладно, — сказал Амбросио. — Тогда я ее разобью в лепешку. Хоть отыграюсь.

Итипайа почесал в затылке: ну, ты уж, видно, совсем. Торговались полчаса, не меньше. Чем гробить машину, негр, лучше уж пусть еще послужит, но много дать он не может: ее ведь надо всю до винтика разобрать, продавать на запчасти, закрасить кузов, да мало ли чего еще. Говори, Итипайа, не тяни, сколько даешь? И потом, негр, это ж уголовщина. Сколько даешь, я спрашиваю?

— Четыреста солей, — говорит Амбросио. — Обошлась она ему дешевле, чем подержанный велосипед. А мне — в обрез до Лимы доехать, ниньо.

VIII

— Да нет, ниньо, вовсе мне не скучно, — говорит Амбросио. — Просто поздно уже, засиделись мы.

Ну, Савалита, что еще было, что еще? Разговор с Чиспасом, а больше ничего. После кончины дона Фермина Сантьяго с Аной стали по воскресеньям обедать в Мирафлоресе вместе с Чиспасом и Керн, с Попейе и Тете, но довольно скоро, когда сеньора Соила решилась наконец ехать в Европу с тетушкой Элианой, которая собиралась определить свою старшую дочь в какой-то коллеж в Швейцарии, а потом совершить двухмесячное путешествие по Испании, Италии и Франции, эти семейные трапезы прекратились — сначала на время, а потом и навсегда, думает он; да какой там «поздно», Амбросио, твое здоровье, Амбросио. Сеньора Соила вернулась уже не такая печальная, загоревшая на европейском солнце, помолодевшая, с ворохом анекдотов и кучей подарков. Года не прошло, Савалита, как она оправилась от утраты, утешилась в горе, возобновила свою светскую жизнь, опять началась канаста по четвергам, гости, «файв-о-клоки»[71], бесконечные телесериалы. Ана и Сантьяго навещали ее раз в месяц, и держалась она с ними учтиво, но отчужденно, скорее по-дружески, чем по-родственному, а теперь она относится к его жене со сдержанной симпатией, с ни к чему не обязывающим, смирившимся перед неизбежностью радушием. Она не обделила ее и заграничными гостинцами: подарила испанскую мантилью, думает он, итальянскую шелковую блузку. В дни рождений и годовщин Ана и Сантьяго приходили в Мирафлорес пораньше и сидели недолго, стараясь ускользнуть до того, как явятся гости, а иногда по вечерам к ним заглядывали Попейе с Тете — поболтать или покатать их на машине. Чиспас и Керн не бывали у нас никогда, думает он, но когда начался чемпионат Южной Америки по футболу, брат прислал тебе билеты в первый ряд на все матчи. У тебя, Савалита, было тогда совсем туго с деньгами, думает он, и ты продал абонемент за полцены. Наконец-то, думает он, мы поняли, что для того, чтобы ладить, надо держаться друг от друга подальше, отыскали заветную формулу: подальше, подальше, с шуточками, с улыбочками. Нет, ниньо, правда, мы засиделись, извиняюсь, конечно, но ему пора. Здорово поздно.