— В газетах писали, все началось от того, что полиция ворвалась в театр, — сказал Амбросио. — Стали стрелять и бросать гранаты.
— Дай ей Бог здоровья, — сказал Лудовико, — если б не ворвалась, я бы в том театре и остался. А так хоть ноги унес.
— Да-да, посмотрите, что там на рынке, Молина, — сказал Кайо Бермудес, — и доложите немедленно.
— Я сию минуту из театра, дон Кайо, — сказал префект. — Народу по-прежнему мало. Штурмовые группы накапливаются на прилегающих улицах.
Такси высадило их на углу, и Руперто сказал: видите? вот и наши. Оба фургона с громкоговорителями производили адский шум: один оглашал весь рынок музыкой, из другого гремел чей-то голос, и Трифульсио, пошатнувшись, ухватился за Тельеса. Что с тобой, негр? никак не оклемаешься? Нет, ничего, пробормотал он в ответ, прошло. Одни раздавали прокламации, другие орали в рупоры, и постепенно у грузовиков собралась порядочная толпа. Однако большинство все же толкалось у лотков и прилавков, покупало зелень, фрукты, одежду. Имеешь успех, Трифульсио, сказал Мартинес, только на тебя и смотрят. Еще бы, сказал Тельес, где еще такого страхолюдину увидишь. Руперто влез в машину, обнялся с теми, кто там сидел, взял микрофон. Землячки, сограждане, а ну поближе, поближе, послушайте меня. Часов пять проваландаемся, подумал Трифульсио, потом ночь — еще восемь часов, а раньше полудня назад не тронемся: нет, столько мне не вытянуть. Вечерело, становилось прохладно, зажглись свечи на столиках между павильончиками и палатками — там можно было закусить. Ноги дрожали, спина была вся мокрая, виски огнем горели. Он мешком опустился на стул, приложил ладонь к груди: ишь как колотится. Женщина, торговавшая тканями, посмотрела на него из-за прилавка, засмеялась: ну и ну, я таких раньше только в кино видела. Верно, подумал Трифульсио, в Арекипе же нет темнокожих. Вам нехорошо? — спросила женщина, — может, воды? Да, спасибо. Нет, он не болен, это от высоты. Он выпил, стало легче, пошел помочь остальным. Покажем этим, гвоздил кулаком Руперто, и людей вокруг него становилось все больше. Запрудили всю улицу, а Тельес, Урондо, Мартинес и те, из фургончиков, сновали в толпе, хлопали в ладоши, подбадривали зевак, жали им руки. Все — в театр! — бил себя в грудь Руперто. Да он совсем пьяный, подумал Трифульсио, жадно хватая воздух.
— А кто ж вам наплел, что в Арекипе полно одристов? — сказал Амбросио.
— Да там на рынке собрался митинг «возрожденцев», — сказал Лудовико. — Мы посмотрели на них и решили. Сами, в общем, виноваты.
— Ну, Молина, что я вам говорил? — Доктор Лама показал на толпу. — Жалко, Бермудес не видит.
— Вы бы к ним обратились, доктор, — сказал Молина, — с напутствием. Мне моих уже пора инструктировать.
— Да-да, я скажу им несколько слов, — сказал доктор Лама. — Дайте-ка мне пройти.
— А по плану, значит, вы должны были из Коалиции этой котлету сделать? — сказал Амбросио.
— Должны были проникнуть в театр, устроить там свалку, — сказал Лудовико. — Должны были выкинуть их вон, прямо в толпу этих «возрожденцев». План-то был замечательный, да не вышло ни черта.
Вплотную притиснутый к смеявшейся, аплодировавшей, слушавшей оратора толпе, Трифульсио перестал хватать ртом воздух. Нет, не умрет, и кости не сломаются, и больше не казалось, что сердце вот-вот остановится. И колотье в висках прекратилось. Он слушал вопли Руперто, видел, как толпа поднаперла к грузовичкам, с которых начали раздавать водку и прочее. В меркнущем свете различил вкрапленные в толпу лица Тельеса, Урондо, Мартинеса и представил, как его товарищи хлопают, подзуживают, подстрекают. Сам он ничего не делал: глубоко дышал, то и дело щупал себе пульс, думал: если не буду шевелиться, может, и вытерплю все до конца. Тут толпа задвигалась, подалась вперед, море голов точно покрылось рябью, люди оказались у самых колес, а стоявшие наверху стали протягивать к ним руки, втаскивать в кузов. Троекратное ура генеральному секретарю партии Возрождения, крикнул Руперто, и Трифульсио узнал этого человека: это был тот самый, кто дал ему таблетку, доктор. Тише, доктор Лама берет слово! — завывал Руперто. Главный тоже вскарабкался на грузовик.
— Ну, со всеми этими дело выгорит, — сказал Лудовико.
— Да, народу достаточно, — сказал Молина. — Следите только, чтоб не перепились.
— В театре поставим несколько полицейских, дон Кайо, — сказал префект. — Да, да, в форме и с оружием. Да, я предупредил Коалицию. Нет, не возражали. Предосторожность не бывает излишней, дон Кайо.
— Сколько народу удалось Ламе собрать на рынке? — сказал Кайо Бермудес. — Нет, нет! Вы сами, лично, своими глазами скольких видели, Молина?
— Да как их сосчитаешь, — сказал Молина, — много народу, дон Кайо. Несколько тысяч, вероятно. Все идет гладко. Тех, кто должен будет сидеть в театре, мы уже отвезли в комитет. Да, я оттуда и звоню, дон Кайо.