За эти долгие часы мистер Райт стал более реален, чем окружающая тьма; он не просто игра воображения. Я вылепила почти настоящую личность, человека, с чьим расписанием приходилось считаться. Мистер Райт не всегда поступал так, как мне того хотелось, и порой его образ не совсем отвечал той цели, что я поставила изначально. Я надеялась написать пуантилистскую картину, а вместо этого создала зеркало, в котором впервые увидела свое истинное отражение.
За компанию с мистером Райтом я придумала секретаршу — влюбленную в него матрону с накрашенными ногтями; выдумала нарциссы, кофе-машину, прочие несущественные подробности и сплела из них прочный трос, удерживающий меня от падения в пропасть безумия. Должна же была я за что-то держаться на краю этой пропасти, когда тело перестало подчиняться командам мозга, когда меня трясло от ужаса и рвало.
Если ты обратила внимание, я специально сделала так, чтобы в офисе мистера Райта всегда было много света и тепла.
Опять пищит пейджер. Я бы очень хотела заткнуть уши, но со связанными за спиной руками это невозможно. Он пищал всю ночь, примерно каждые двадцать минут, хотя опять же не знаю, как долго я пребывала в сознании. Мысль о том, что я ничем не могу помочь Касе, невыносимо терзает душу.
Снаружи доносится шелест листьев, поскрипывание ветвей. Никогда не думала, что деревья издают столько шума. А вот шагов пока не слышно.
Почему Уильям не возвращается? Если Кася рожает, все это время он находился рядом с ней, и сейчас тоже. Я просто сойду с ума, если буду думать об этом, поэтому стараюсь убедить себя, что Уильяма вызвали в больницу по другой причине. Он врач и должен постоянно быть на связи. В больнице Святой Анны ежегодно появляется на свет пять тысяч младенцев. Вполне вероятно, он поехал к другой пациентке.
А может быть, детектив Финборо занялся расследованием тех вопросов, которые, как он говорил, возникли у него по поводу твоей смерти? Может, он уже арестовал Уильяма и сейчас едет сюда? Это не просто самый желанный для меня вариант; сержант действительно отличный полицейский и порядочный человек.
Можно еще предположить, что профессор Розен решил поступить должным образом сейчас, в настоящем, и рискнуть славой в грядущих веках. Не побоялся поставить под угрозу свой эксперимент, громкое имя, репутацию ученого и пошел в полицию. Он на самом деле стремится нести людям добро, исцелять болезни; даже его амбиции — слава и богатство — выглядят вполне по-человечески в сравнении с отталкивающей жаждой высшей власти, которая обуяла Уильяма. Профессор не счел за труд прийти на твои похороны, где пообещал выяснить, в чем дело, и выполнил свое обещание, разве что побоялся публично озвучить результаты. Таким образом, я предпочитаю верить, что в глубине души профессор Розен — неплохой человек, хотя и безмерно тщеславный. Буду думать о нем хорошо.
Итак, вполне допускаю, что кто-то из этих двоих запустил механизм, действие которого приведет к поимке Уильяма и моему освобождению. Что это? Не слабое ли эхо полицейской сирены слышится в ночной тишине? Я слышу, как перешептываются листья и скрипят сучья. Звук сирены мне лишь пригрезился.
И все же отчаиваться рано. Я позволю себе последнюю фантазию, последнюю надежду. Представлю, что роды у Каси не начались. Что она, как обычно, вернулась домой и готовится к очередному уроку английского, расширяя свой оптимистический словарный запас. Уильям не знает, что Кася живет со мной, как не знает и о том, что, обязуясь стать внимательной и чуткой, я предусмотрела все до последней мелочи. Кася, безусловно, поймет, что если меня нет дома, я не отвечаю на звонки и не реагирую на сообщения пейджера, значит, со мной что-то случилось. Согласна, мои эгоистичные надежды можно назвать воздушными замками, но я просто обязана сообщить Касе, что ее малышке будет нужна искусственная вентиляция легких. Итак, вообразим, что она отправилась в полицию и потребовала начать мои поиски. Один раз Кася уже заступалась за меня, хоть и знала, что дорого за это заплатит, так что, уверена, перед инспектором Хейнзом она не оробеет.
Опять пищит пейджер. Мои фантазии разбиваются на тысячи острых осколков.
Я слышу пение птиц. На мгновение кажется, что это «рассветный хор» и наступило утро, но вокруг по-прежнему темно. Наверное, птицы что-то перепутали, а скорее всего их трели мне лишь почудились под воздействием снотворного — что-то вроде звона в ушах. Я запомнила последовательность, о которой говорил Эмиас: черные дрозды, потом малиновки, крапивники, за ними зяблики, славки и певчие дрозды. Помню, ты рассказывала, что городские птицы утратили способность слышать пение друг друга, и проводила аналогию со мной и Тоддом. Надеюсь, я не забыла упомянуть об этом в моем письме к тебе. Знаешь, а я ведь изучила вопрос глубже и узнала очень интересный факт: оказывается, ни темнота, ни густая растительность — не помехи для поющей птицы, потому что звук песни способен огибать и преодолевать препятствия и слышен даже на значительном расстоянии.