Раздевайся, Семёнова!

Евгения Михайловна наморщила лоб, будто вспоминая, о чем же еще хотела меня спросить, и я уже успела расслабиться, так долго она вспоминала… как вдруг вспомнила.

– Ты была лишена стипендии, Семёнова… Не напомнишь нам, за что?

Черт, черт!.. Я вся подобралась, чувствуя себя тем самым ощетинившимся рысенком, которого «подобрал» Знаменский. Этот вопрос мы с не проработали совсем – зациклились на этической проблеме с его стороны и упустили, что такую же могут найти и с моей.

– За… посещаемость… – внезапно севшим голосом выдавила я, взглядом умоляя Евгению Михайловну – переключись, пожалуйста, переключись на что-нибудь другое.

Только ей было плевать – она даже не смотрела на меня, водя мышкой по коврику, не отрывая взгляд от экрана компьютера.

– По каким предметам?

– По нескольким…

Господи, пусть у нее там что-нибудь испортится, и она не сможет меня проверить… не увидит, по какому именно предмету у меня был неуд в прошлом семестре. Иначе картина будет предельна ясна – студентка валит предмет, охмуряет преподавателя, сдает зачет, восстанавливается и отныне и навсегда получает исключительно «отлично». Тут уже не важно использовали меня или я сплю со Знаменским по согласию – запросто могут обнулить все его оценки как нечестно полученные. Тогда и перевод в другой вуз не поможет. А с Виктором что? Уволят? Он ведь только-только вошел во вкус преподавания… Статью написал для крутого издания… курировать кандидатские собирается со следующего года… весь в предвкушении, как будет третировать несчастных аспирантов…

Дверь вдруг широко распахнулась, будто ее открыли пинком.

– Кто позволил устраивать допрос моей невесте?! – прорычал, Знаменский, врываясь в кабинет.

Я выдохнула и чуть не рассмеялась от облегчения. Успел, надо же… и как вовремя! Еще пару секунд, и либо я бы сделала какую-нибудь глупость, либо эта въедливая мадам обнаружила бы компрометирующую меня информацию.

– Вы в курсе, что ей нельзя волноваться?! – продолжал тем временем возмущаться Виктор, выхватил из кармана пиджака какую-то бумажку и бросил ее на стол перед комиссией. – Посмотрите, что пишет ее психотерапевт! Да я засужу вас так, что не оставлю камня на камне от этого заведения!

Я замерла, боясь дышать. Во что он играет на этот раз?

Взяв в руки листок, Олег Константинович развернул его и закашлялся.

– Какой… суровый психотерапевт.

Кинул быстрый взгляд на свою заместительницу и передал бумажку ей.

– Марк, сходи пожалуйста, спроси у моего секретаря, принесли ли заказную почту? – пробормотала Евгения Михайловна. – Тут конфиденциальная информация…

Однако доцент непонимающе смотрел с одного члена комиссии на другого и не сдвинулся с места, пока просьбу покинуть помещение не повторили все по очереди, включая Знаменского.

Только тогда ситуация стала мне проясняться. Особенно когда, заглянув сбоку, я увидела, что к бумажке скрепкой пришпилен банковский чек.

– Я даже не знаю, что и сказать… – крякнул декан.

– Вот и не говори ничего… – Виктор уселся рядом со мной на свободный стул и небрежно обнял за плечи. – Считай это моим вкладом в развитие экономической науки…

Евгения Михайловна тоже глянула и тихо ахнула.

– Наука перед вами… в большом долгу, Виктор Алексеевич. Но… как мы это оформим?

Знаменский усмехнулся.

– Так все уже оформлено. Это пожертвование не имеет ко мне никакого отношения. Русско-французский благотворительный фонд, в котором у меня большие, хоть и негласные связи.

– И взамен ты хочешь?.. – декан откинулся в кресле и вопросительно замолчал, позволяя Виктору продолжить.

Все взгляды снова уперлись меня.

– Её, – лаконично подтвердил мой жених. – И чтоб никто ни к кому не цеплялся. Ни по каким вопросам.

С минуту декан стучал по столу пальцами, переглядывался с завкафедрой, вертел в руках чек и молчал. Наконец решился.

– Хорошо. Семёнова, пересдашь все предметы, которые брала у Виктора Алексеевича – я назначу тебе время и сам за всем прослежу. Виктор, чтоб на следующий год вы были как минимум женаты… а лучше и в самом деле… в декретном отпуске. И кстати, не забудь на свадьбу позвать…

Разговор тут же пошел в другое русло – стал легким, необязательным и, по ощущения, подходил к той самой заветной минуте, когда можно будет откланяться и попрыгать от радости за закрытыми дверьми. Потом поцеловаться и пойти по своим делам, чтобы через пару часов снова встретиться и спокойно поехать домой...

Но так не получилось.

То есть поцеловаться мы поцеловались, и даже успели каждый пойти в направлении своего лекционного зала.

А через минуту, с недоумением, переходящим в ужас, я читала документ в формате ПДФ, раскрывшийся из анонимного сообщения, поступившего на мобильник.

«Заявление о совершенном преступлении» – кричал напечатанный крупными буквами заголовок.

И ниже, более мелким, тут же поплывшим у меня перед глазами шрифтом, разъяснялось: