Разбуди меня вчера

Ридж с загадочно-хитрым видом пялился на меня исподлобья, непослушная чёлка то и дело падала на глаза и он неряшливо стряхивал её набок. Пальцы плавно поглаживали струны и уже первые звуки гитары, неожиданно для меня, образовали в наполненном смертельно больными людьми холле хосписа поразительную, умиротворённую, оглушительную тишину!

Ни звука.

Только гитара Дэнди в его руках ласкает слух неспешной тихой мелодией. Чувство, будто раскачиваешься на волнах в огромном бескрайнем океане, а последние лучи заходящего солнца дарят тебе то тепло, которого вскоре остро будет не хватать. Ещё минута, две, и солнце поглотит горизонт, мелодия закончится и станет холодно, страшно, одиноко…

Такая она – эта мелодия. Тягучая, сладкая как мёд, обволакивающая, проникающая под кожу, согревающая и в то же время сжимающая на груди тугой стальной обруч. Печальная, кусающая тебя за самое сокровенное в душе, оставляющая толику грусти.

Сейчас ты безмятежен, спокоен… Нежишься на волнах своего счастья, беспечной красивой жизни, знаешь, что солнце зайдёт и холодный океан поглотит тебя в своей пучине, но веришь – это случится нескоро. Когда-нибудь, но не сейчас, не завтра, не через день и даже не через год.

Когда-нибудь. Так все мы думаем…

А потом мелодия обрывается, уступает место ярким сильным краскам, встряхивающим тебя, пронизывающим до самых костей и нещадно выворачивающим на изнанку. Мелодия пугает своей силой, заставляет чувствовать себя слабым, беззащитным… Мурашки несутся по коже, пальцы с силой впиваются в пластиковое сидение, и я с трудом заставляю себя поверить, что эта музыка принадлежит ему! Моему соседу! Тому самому, которого я прозвала придурком-рокером.

Это действительно он играет? Это его музыка? Его?!

Пальцы Дэнди с силой ударяют по струнам, безжалостно, с немым криком. Ридж молчит, его губы плотно сомкнуты, глаза закрыты, словно… словно и нет его здесь. Его заменила, поглотила музыка, которая имеет право дышать благодаря его таланту.

О, да… беру каждое своё сказанное слово о бездарности моего соседа обратно!

То, что я слышу, чувствую, вижу сейчас – не завывание раненного зверя. Не ляпанье по струнам. Не бредни пьяного рокера.

Это искусство. Истинное. Живое.

Теперь понимаю, почему Юхан с таким блеском в глазах отзывался о таланте своего друга. Теперь… я вижу. Нет, – теперь я чувствую. И не я одна.

Жители хосписа зачарованы. Они не выглядят убитыми горем, покалеченными болезнью и забытыми родственниками одинокими людьми. Они… будто там, рядом с Риджем, играют с ним, бьют по струнам, чувствуют то же, что чувствует он. Проводят каждый звук, каждый аккорд сквозь себя.

Эта музыка… и есть они. Она создана для них, и даже такой сухарь, как я смог это прочувствовать.

А затем я услышала его голос: негромкий, грудной, с низким тембром. Сильный и красивый. Созданный именно для этой музыки. Ни один другой не сможет заменить его, чувствую это. Просто знаю это. Его голос и эта музыка – созданы для этих людей. Для их утешения. Он разносится по холлу и резко стихает, раскачивается на волнах, нежится под солнцем и тонет в ледяной воде. Он здесь, с ними, с людьми, для которых этот странный до дрожи в теле парень стал тем немногим утешением, что оставила для них жизнь.

Его голос… слова…

Это прекрасно. Это пугающе.

Это безысходность.

– Приходи ко мне когда угодно,

Во сне, в бреду, в любую погоду.

Приходи, если станет совсем одиноко.

Горько до крика. Страшно до шёпота.

Я разбил все часы – доказательство жизни.

Я завесил все окна, чтобы мир не пугал тебя.

Ты не должен быть там, куда уходят молитвы.

Я не должен быть здесь, где исход – это старость.

Эта жизнь пропахла сыростью,

Грязной похотью, болезнью, лживостью.

Души стёрты до дыр; прозрачные.

Пустые. Странные. Одни. Невзрачные.

У этой жизни оттенок серого.

Такого… знаешь, как пепел…

Терпкого, с привкусом сладкого яда.

Тебе не понравится.

Тебе и не надо.

Приходи ко мне в любую погоду.

Когда болит сердце. Когда зудят кости.

Приходи ко мне, а если не сможешь,

Прошепчи моё имя, я приду к тебе в гости.

***