— Ну надо же… — разминая ком, тру горло. — Татико и Тико, да?
— Ага…
— Как же так вышло, что ты осталась одна в лесу?
— Шва… шва… — продолжает играть с пиявками.
— А куда ты шла?
— К маме.
— Ну конечно. Естественно. А откуда ты шла?
— От папы…
— А.
Словно ледяное ведро на голову.
Да, Танго, у детей бывают папы. И Тико не почкованием появилась. Хотя, я бы зуб за это не поставил. Потому что сходство такое, словно почкованием.
— Папы… — хмурясь, киваю я.
Ох, Тати… А-а-а!! Зачем так?
Хоть бы кольцо носила, чтобы башню не рвало мужикам!
А ведь это не я ее в постель затащил, а она меня. Зачем?
А с ним так — зачем?..
Ох, Тати. Нахуевертила ты, милая, как обычно. А я как обычно отгребу теперь… ебанных чувств!
— Севдишься? — с опаской косится на меня Тико.
— Ну что ты… — смягчаюсь я, треплю ее кудряхи.
— У папы такие есть, — поднимает шестигранный кубик с нард.
Тати хорошо играет. Нет. Хорошо играю я. А она просто меня выносит насухо!
Муж научил?
Я начинаю кровоточить внутри от ревности и чувства потери, как от реального ранения. Больно и силы покидают, в ушах шум и крыша едет…
"В этой жизни не судьба".
И я бы пожалуй забил хуй и поконкурировал. Потому что если все заебись у них, она бы, во-первых, тут не тусовалась, сама по крышам провода не чинила, во-вторых, ну… не трахаются влюбленные в мужа женщины с друзьями детства. Херня это.
Но маленькая Тико обезоруживает… Эта конкуренция будет против неё?
— Тико, ты любишь папу?
— Коневшна…
Конечно, Танго, конечно…
Меня скручивает как от удара в живот.
Бля-я-я…
— И маму.
— А мама? Папу… — хриплю, грустно улыбаясь.
Не отвечает.
— А почему у тебя фамилия мамина? — пытаюсь нащупать хоть какую-то нить, чтобы не рухнуть окончательно.
Пожимает плечами.
— Папа, гововил, мама пвидет-пвидет… Никуда не денется! — такой интонацией, словно копирует раздражённого взрослого.
— Мм. Они поссорились?
Кивает.
— И мама не пришла?
Поднимает на меня глаза.
— Это секвет.
Съезжая по стене, рядом падает второй костыль.
Прихожу в себя, растерянно глядя на него.
С кем ты собрался конкурировать, Танго? Тяжело сглатываю. Смешно.
Внутри горечь.
Что от меня осталось без ног? Что-то же осталось?
Протягиваю к себе гитару.
Пальцы перебирают струны.
Тико положив подбородок на пухлые ручки, внимательно слушает, глядя не моргая мне в глаза.
Хмурясь, вынужденно улыбаюсь ей. Обычный перебор интуитивно трансформируется в конкретную мелодию. Дверь с террасы открывается.
—
Поднимаю взгляд, встречаясь глазами с Татико. С ней ещё несколько человек.
—
Все замирают.
Хрипло пою ещё пару строк, голос гаснет. Ее держит за руку мужик. На ней висит его вывернутый пиджак, большой ей на несколько размеров. И сползший рукав, прячет их кисти.
Белое женственное платье промокло насквозь. Просвечивает и облепляет тело. Мокрые волосы плетями лежат по плечам.
Уставившись на их кисти, задохнувшись, молчу.
— Ну, здваствуйте! — с претензией и по деловому ставит руку в бок Тико.
— Детка… — выдыхает Тати.
Дёргается вперёд, но он одергивая ее за руку, тормозит.
Тико сама прижимается к маминому бедру. Она кладет руку на голову дочери.
— Ты в порядке?!
— В повядке! Я шва… шва… упава. Пвакала. Митяй меня нашев. Конфет дал. Пиявок…
Я не смотрю на ее мужа. Только ей в глаза.
У нее уставший, убитый взгляд.
"Прости…", — одними губами.
Демонстративно сминаю ее письмо. Так сильно, что кисть дрожит.
Не прощаю.
Он присаживается перед девочкой.
— Тебя никто не обижал?
— Нет…
— Этот человек трогал тебя? — тихо.
Кровь бросается мне в лицо от гнева.
— Да вы с ума сошли?! — встаёт на мою защиту тетка.
— Эльдар! — гневно дёргает его за руку Татико.
— Что? Я хочу знать.
— А где кресло твое? — причитает тетушка, подавая мне костыли.
— В грязи застряло.
Ее муж смотрит мимо меня, оглядывая все вокруг.
— Почему ты раздета, Тико? — допрашивает он ее.
— Потому что она была мокрая! — цедит, дёргая его за руку опять Тати.
— Я спрашиваю у ребенка, а не у тебя, — холодно одергивает ее он.
— Я замевзла. Митяй сказав надо сувшить вещички.
— Он тебя переодевал? Трогал?
Отрицательно качает головой.
— Хватит, ради бога! — дёргает его Тати.
Он, поднимаясь, дёргает ее в ответ к себе. Оскаливается на нее.
— Хватит, Эльдар, — гневно прищуриваться она.
— Мы благодарны за помощь нашему ребенку, — прохладно и не глядя на меня, словно вникуда.
Отворачивается, вытаскивая из кармана портмоне. Рука Татико как-то неестественно тянется за его рукой, словно он не отпускает ее.
Оставляет на камине деньги.
— Тико, пойдем.
Я смотрю вслед Татико. Смотрю с болью и пробитой насквозь грудиной.
Вот так бывает у взрослых. У детей — нет. А у взрослых — да. Да, подружка?
Тати, оборачивается, выходя, пытаясь поймать мой взгляд.
— Спасибо! — виновато.
Он тянет ее. Споткнувшись, она оборачивается ещё раз…
Встаю на костыли. Поднимаю деньги. Приличная такая пачка.
— Тико! — окликаю я. — Иди сюда, малыш!
Вырывая руку у отца, бежит ко мне.
Он недовольно оборачивается.
— Забери-ка, — отдаю ей деньги.