Падая, я бросил на Квайдана последний взгляд. Глаза его горели. По дрожащему жирному телу лил пот. Вся его глупая
И я грохнулся наземь.
19
Я наблюдал, как пурпурные лопасти бесшумно ходят по кругу.
– Он открыл глаза, – сказал кто-то. Голос звучал, как Джеймс Эрл Джоунз[86] под водой. Я продолжал наблюдать за вентилятором.
– Хороший знак, – ответил кто-то мультяшным сопрано. Вентилятор крутился со скоростью звука, плавающего в ушах. Мой рот распух и высох, будто впечатался в цельную деревяшку.
– Ты меня слышишь, Билли?
Я попытался открыть рот. Во лбу тупо заболело. Я моргнул и утвердительно замычал. Мне хотелось, чтобы говорящий переместился в мой сектор обзора.
– Вы что думаете, дядя? – спросил голос, который постепенно переходил в нормальную тональность.
– Он поправится, – спокойно сказал другой голос. – Или на всю жизнь останется дебилом. Без проверки на томографе или MP-интроскопии не скажешь. Да и тогда пятьдесят на пятьдесят. Мне обязательно надо забрать его с собой. В этой кладовке больше ничего не сделаешь.
– Надо подождать. Через шесть часов она будет здесь.
– Ладно, – сказал другой голос, – как скажешь. Однако я бы не затягивал.
– Я знаю, но она уже в пути.
– Как скажешь.
Наступила длительная тишина, а я пока думал, вставать или нет. Затем первый голос опять заговорил. Я его раньше слышал, но не мог понять где. Вспоминая и размышляя, стоит ли встать, я загрузил мозг под завязку. По-моему, он не поврежден.
– Я ваш должник, доктор дядя Наоя, – благоговейно сказал голос.
– Ладно, перестань, – ответил Наоя. – Не знаю, во что ты вляпался, но в дальнейшем будь осторожнее. А то загремишь в полицию.
– Но лицензия…
– Знаю, знаю.
Пауза.
– Да, дядя. Вы правы.
– Конечно, я прав. Мне пора. Позвони, когда решишь что делать.
– Еще раз спасибо, дядя.
Дверь открылась и закрылась. Парень наконец переместился туда, где я его видел.
– Ты меня помнишь, Чака-сама?
Хиро Бхуто. Уже по пурпурным лопастям вентилятора надо было понять, что мы в кладовке бара. На лице Бхуто появилась знакомая улыбка.
– Хгггрл Бввуто, – пробормотал я. Мой рот не желал открываться. Бхуто засмеялся и покачал головой:
– Я ни слова не понял. Билли. У тебя рот закручен проволокой. Челюсть сломана. Ты, очевидно, ее даже не чувствуешь после обезболивающих.
Ну, вот и объяснение. Я тут же подумал о повреждении мозга. Хорошо, что повреждение физическое, а не умственное. Но, с другой стороны, может, я бы жил проще, если б мозги не перенапрягались.
– Когда я сообщил твоим ребятам в редакции, что у тебя рот прикручен проволокой, им это ужасно понравилось. Они ждут не дождутся глянуть, как Билли Чака молчит! – захохотал он. Несмотря на все усилия меня развеселить, он действительно меня веселил.
Рано или поздно все равно придется сесть. Так что я взял и сел. Оказалось не так уж трудно. Только голова болит. Правда, с похмелья бывало и хуже.
– Таак куук яя туут? – спросил я.
– Для меня это сплошной вьетнамский, дружище. Ты, наверное, хочешь спросить, как тут оказался. По правде говоря, я и не знаю. Тебя приволокли два лысых парня в белой униформе. Сказали, если я не хочу, чтоб у тебя были серьезные проблемы, в полицию лучше не звонить. И в больницу тоже. В этот раз ты круто попал. – Он покачал головой.
– Кеек длг дсь? – спросил я.
– Ты лучше напиши, Билли.
Он протянул мне ручку и бумагу. Я писатель – пожалуй, самое время вернуться к писательству.
Пока еще не поэзия, но начинать с чего-то надо.
– Два дня, – сказал Бхуто. – Ты полностью вырубился, но мой дядя, доктор, сказал в сознание тебя не приводить. И я все время был здесь. Моя жена обозлилась до предела. Я ей сказал, что присматриваю за больным другом, но она, конечно, не поверила. Классическая отмазка, да? В итоге я ей сказал, мол, приди и посмотри сама, если не веришь. Она пришла. Теперь психует: ей кажется, все было подстроено, чтобы выставить ее дурой! – Он раздраженно всплеснул руками.
– Моя жена. Ее брат, доктор. Два парня, которые тебя принесли. Пожалуй, все. Ах да – и ребята из твоей редакции.