Разборки в Японском море

Кроме всего прочего, Морган имел неопрятный вид, от него несло табаком и чем-то вроде чеснока, смешанного с алкоголем, он носил грязную тельняшку, а поверх нее – фирменный пиджак от Хьюго Босс, с засаленными на локтях и манжетах рукавами. В этом ему мерещился особенный шик. Пряча давно не мытые волосы, его голову украшала черная треуголка, а короткопалые руки представляли собой уменьшенную копию ювелирной лавки. В связи с этим он часто приводил строки из главы двадцать пятой Исхода: «Камень оникс и камни вставные для ефода и для наперсника».

– У него есть ром, – Кристина кивнула на стоявшую на комоде бутылку, – хочет продать.

– А-а! – понимающе подмигнул Року Морган и, чуть приподняв стакан, осушил его до половины, потом потер озабоченно свой заросший трехдневной щетиной подбородок. – Хочешь, чтобы я нашел тебе покупателя… что ж… «Шесть дней работай и делай всякие дела твои…»

– Шесть дней – это слишком долго, – покачал головой Рок, – нельзя ли побыстрее?

– Дай мне хотя бы день. Завтра, ближе к восьми, позвони мне на мобильник, я скажу, где и когда. Двадцать процентов – моих. «И во плоти моей узрю Бога», – процитировал он Иова.

– По рукам, – улыбнулся Рок.

– Сколько рома?

– Десять тысяч бутылок, – ответил Рок. – Без трех ящиков… – с усмешкой добавил он, скосив глаза на стоявшую на комоде бутылку.

– Отлично! – обрадованно воскликнул Морган. – Завтра же, после сделки, пришлешь ко мне матросика с наличкой. Только не вздумай меня надуть!

Он издал угрюмый сухой смешок и затеребил серьгу, висящую в его левом ухе.

– Ты знаешь, я всегда был честен с тобой… – проговорил Рок и не удержался, чтобы не скользнуть взглядом по лицу Кристи, губы которой растянулись в издевательской усмешке.

Рок взял с комода бутылку и протянул ее Моргану. Тот отвинтил пробку и, сделав важный вид, поднес ее к своему крючковатому носу.

– Пойдет, – криво усмехнулся он, – хотя от идеала далеко.

– То же самое мне сказал Червь, – улыбнулся Рок.

– Он здесь? – спросил Морган и осушил стакан виски теперь уже до дна.

– Да, веселится…

– Купить ничего не желаешь? Ты же знаешь, что у меня всякой всячины навалом: «И кожи бараньи красные, и кожи синие, и дерева ситтим, елей для светильника, ароматы для елея…»

– Хочу купить вот этот сувенир, но Кристи не желает его продавать…

– Да-а, здесь я бессилен, – развел руками Морган.

В этот момент в зале что-то громыхнуло. Потом до кабинета через плотно прикрытую дверь донеслись крики и визг. А в кармане у Рока зазвонил сотовый.

– Да, – достал он трубку и приложил к уху, глядя на взволнованное лицо Кристи и озабоченно-недовольное – Моргана. – Отлично, иду. Вы тоже подтягивайтесь.

– Сейчас я им покажу, и Дэну твоему тоже, – Морган метнул в любовницу свирепый взгляд, – ни хрена он не может! «То и я в ярости пойду против вас, и накажу вас всемеро за грехи ваши!» – разразился он цитатой из Левита, затем бросил презрительный взгляд сначала на Кристи, потом – на японское кушанье. – А ты ешь свои каки!

Кристи приняла обиженно-неприступный вид.

* * *

Пит, американский друг боцмана, по-своему развлекался в женском туалете. На этот раз его партнершей была блондинка Люба, одна из тех проституток, что по ночам отирались в «Параллели». Она стояла на коленях в узкой кабинке и, понукаемая энергичным поглаживанием по голове – разомлевший Пит трепал ее волосы, иногда больно дергая, – сосала его напоминавший вертлявого червяка орган. Тот никак не хотел возбуждаться, хотя Питу было донельзя приятно. Люба усердствовала в тяжелых условиях: слева в унитазе булькала вода, кафельный пол причинял коленям боль, за дверцей кабинки то и дело раздавались смех и голоса посещавших туалет женщин. Этот смех отвлекал Любу от работы, тем более она видела, что все ее усилия напрасны. К тому же ей всякий раз, когда приятные ощущения, испытываемые Питом, размыкали его губы, чтобы излиться в стоне или крике, приходилось отрываться от дела. Она впивалась офицеру ногтями в ногу и знаками понуждала его к сдержанности и молчанию.

Но порой она не успевала «предупредить» Пита, и тогда посетительницы туалета, тоже по большей части девицы легкого поведения, слышали сладостные стоны и громкие вздохи. Они понимающе перемигивались и разражались хохотом. Пита это на миг отрезвляло, он сдерживал непроизвольно рвущиеся из груди звуки, а на его узкогубом, низколобом лице с квадратными челюстями появлялась страдальческая гримаса.

– О! Мо-оу… моув, харашо… – приговаривал он, вталкивая голову Любы себе в пах, – еше!

Люба посылала про себя американца на три буквы и снова бралась за дело. Наконец орган Пита обрел необходимую упругую твердость. Тогда он в порыве плотской страсти оттолкнул Любу, потом резко поднял ее и, повернув к себе спиной, заставил наклониться. Одним неловким жестом он порвал на ней трусы. Она вскрикнула – импортных трусов ей было донельзя жалко – и едва не лягнула американца. Тот уже вошел в нее и теперь дергался как ненормальный, приглушенно повизгивая.