Разбойник

Сестра осмеливается осторожно завести разговор о том, чтобы Клейст по возможности в скором времени занялся каким-нибудь практическим делом. Он кивает, он и сам про это думал. Мелодичные, светлые миражи мелькают перед ним. На самом деле, он должен признаться, что в этот момент ему не так уж плохо — больно, но не плохо. Что-то ноет, да, это правда, но не в груди, и не в лёгких, не в голове, так где же? Неужели? Совсем нигде не болит? Ну, всё же болит где-то, чуть-чуть, так прямо не скажешь. В общем, не стоит и говорить. Он что-то говорит и на какие-то моменты становится почти по-детски счастлив, и тогда девушка, разумеется, сразу делает строгую, укоряющую мину, чтобы хоть чуть-чуть дать ему понять, как нелепо он всё-таки играет с собственной жизнью. Девушка, в конце концов, тоже из семейства Клейстов и получила воспитание, то самое, которое её брат намерился выбросить на помойную яму. Конечно, в душе она рада, что ему лучше. Дальше, дальше, ну и путешествие! Однако, в конце концов, придётся отпустить его на все четыре стороны, этот почтовый экипаж, и наконец, можно позволить себе заметить, что на фасаде дома, где жил Клейст, висит теперь мраморная доска, сообщающая, кто здесь жил и творил.

Путешественники, едущие в тур по Альпам, могут прочесть эту надпись, дети из Туна читают её по буквам, по цифрам и потом вопросительно заглядывают друг другу в глаза. Еврей может прочесть эту надпись, и христианин тоже, если у него найдётся время до, скажем, отправления поезда, турок, ласточка, если ей это интересно, и я, я тоже, может быть, при случае эту надпись ещё раз прочту. Тун расположен на подходе к Бернским Альпам, поэтому ежегодно здесь останавливаются тысячи туристов. Я немного знаком с этой местностью, потому что бывал здесь в качестве агента акционерной пивоварни. Места здесь значительно красивей, чем я смог описать, озеро куда синее, небо в три раза прекрасней, в Туне проходила ремесленная ярмарка, не помню, когда, кажется, четыре года назад.

ПИСАТЕЛЬ (I) 1907 («Aufsatze»)