Разбойник

Не знаю, что за время дня стояло и что за настроение царило, когда разбойник сбежал с лестницы под крышей. Шаги были окрылённые и стучали по ступеням с, так сказать, полым звуком, хотя мы не уверены, что это подходящее слово, но это не помешает нам сообщить, что только что он вручил одетой в чёрное даме букет гвоздик, потому что она на его глазах зашла в цветочный магазин. Подарок не стоил больших денег. По этой причине ноги несли его теперь ещё лучше. Он обладал замечательными ногами, и вот этими знаменательными ногами он вступил в здание школы, чтобы зарегистрироваться в пункте голосования членом выборного комитета и на протяжении двух часов выполнять гражданский долг. Избиратель за избирателем добросовестно входил в комнату, опускал бюллетень в урну, обращался с каким-либо словом к члену комитета и выходил вон. Всё с лёгкостью происходило само собой, а потом, когда разбойник освободился, он отправился по мосту через реку. У нас много мостов. Он испросил у служителя разрешения размяться в леске, образующем нечто вроде природного ресурса для публики. «Если вы не станете позволять себе излишеств, а соблюдёте меру, против ваших намерений нет никаких возражений», — ответили ему, так что разбойник совершил, например, прыжки через спинки скамеек для увеселения и укрепления мышц и членов. Под нависшей зеленью обнаружился старый каменный герб. Позади и поверх него, на холме, простирался квартал вилл с прямыми улицами. Здесь проживала богатая дама, о которой разбойник слышал разговоры, что она постоянно кричит на посыльных, но происходит это только из-за того, что её муж сложил, т. е. растратил свои силы на чужбине, не задав себе предварительно вопроса, как сможет после этого предстать пред лицом супруги. У этой красивой и добросердечной женщины в связи с незавидным состоянием замечательного мужа вокруг рта обозначилась скорбная складка, которая, впрочем, была ей вполне к лицу. Может быть, она несколько преувеличивала трагедию. — Так происходит со многими; когда им случается несколько расстроиться, они от расстройства расстраиваются дальше и дальше, словно сидя в коляске, увлекающей их вдаль. Не следует находить себя несносным из-за моментов плохого расположения духа. Не стоит также ненавидеть себя за возможные моменты ненавистности. Тем не менее так происходит, к сожалению, сплошь и рядом, и это глупо. В своих дурных чертах нужно видеть дурное, но и в дурном есть своя красота, да и покраше, чем дружелюбно-постная мина для фотографий, которая сама по себе ничего не стоит, поскольку представляет собой доказательство полного отсутствия переживаний. На краю квартала вилл произрастает опять же остаток леса, который впрочем не имеет вида остаточности, а являет, наоборот, довольно много стволов и достаточно глубины. Разбойник подошёл к не имевшемуся более в наличии старому дому, или, лучше сказать, к старому дому, который отвергли ввиду его старины и который уже не стоял на земле, поскольку перестал обнаруживать своё присутствие. Скажем прямо: он приблизился к месту, на котором когда-то стоял дом. Все эти околичности имеют целью занять время, потому что должен же я суметь написать книгу некоторого объёма, иначе меня станут презирать ещё больше, чем теперь. Так продолжаться не может. Здешние хозяева жизни величают меня болваном за то, что у меня не вылетают романы из рукава. Один путь вывел на другой, и так он прошагал мимо здравоохранительной конторы, в которой многочисленные служащие усердно водили перьями в интересах здоровья населения нашей страны. Бывшая драгунская казарма служила теперь школьным музеем. Выше этого здания располагался университет, окружённый угодьями, разбивку которых когда-то осуществил дядя разбойника, проведший долгие годы на берегах Миссиссиппи и сделавшийся там садовых дел мастером. Здесь, высоко над кронами деревьев, стоял павильон с обзором далеко на все стороны и с очень славным видом, который открывался вниз, на большую, спокойную, благородную, соразмерную, красивую, нежную, величественную, зовущую и удерживающую на расстоянии церковь в барочном стиле неподалёку от вокзала. Вокзал всё время заполнялся разношёрстной публикой. Одни поезда громыхали подъезжая, другие — отъезжая, чистильщики обуви чистили обувь, которую подставляли под гуталин люди, которым это казалось необходимо, продавцы газет продавали газеты, портье стояли тут и там. Путешественники с картами города в руках выделялись на фоне служителей в служительских фуражках, двери распахивались и захлопывались, билеты заказывались и выдавались, а разносчики и уборщицы ели в буфете суп, и однажды разбойник заплатил здесь за сардельку безработному. Может быть, мы к этому ещё вернёмся. С гостиницами граничили склады, потом следовала книжная лавка при издательстве, которое обходилось с авторами самым осторожным и сдержанным образом, точнее говоря, обходился шеф издательства, советовавший воздерживаться от назойливости и говоривший так: «Потом, может быть, пойдёт получше». Авторы обычно проявляют благоговейное презрение по отношению к издателям, смесь ощущений, которую трудно не оценить по достоинству. Дальше располагались, скажем, снова санитарные заведения, а также витрины с ворохами чулок, а потом была площадь перед церковью с фасадом, у которого несколько оттопыривался живот, и этот факт являлся очень удачной архитектонической находкой. Верхние окна были несколько углублены, а нижние выступали вперёд. Что-то в этом было от спокойствия, надёжности, довольства. Здание напоминало чуть дородного элегантного господина. Дальше шёл широкий променад под каштанами, в котором можно было «кронпринцничать». Под этим разбойник подразумевал перепрыгивание с балки на балку. Это были каменные балки, на которые опирались скамьи, установленные для отдыха усталых людей, или занятых вязанием женщин, или детей, которые возились в песке, а голуби и другие птички клевали, что могли найти или что им протягивала рука. Было что-то поющее в высоких окнах церкви, потому что они разноцветно сияли, а ещё иногда из праздничного внутреннего убранства наружу вырывались звуки органа, а потом разбойник оказался около магазина изящных искусств и зарёкся никогда больше ничего не читать, и тем не менее иногда кое-что почитывал. А потом ему снова повстречался тот однорукий, нечто вроде всему городу известного явления. Однажды он очень поприветствовал здесь канцеляристку, которая шла слегка вперевалку. Одна мамаша пожаловалась ему, что сын о ней не заботится, а один сын ознакомил его со своей тягой окружать заботой мать, у которой на него нет времени, а сыновья элегантности вышагивали перед ним, а дочери изящнейшего стиля жизни поголовно взмывали и опускались по дуге жизни, а потом прошёл человек, из уст которого он однажды услышал заботливо подобранные слова, обращённые к супруге: «Ах ты, чушка из коровьего стойла», а у одной пожилой дамы не хватало половины носа, но разве не бывало на свете и музейных директоров с постепенно наполовину отваливавшимися лицами, и разве не встречаются и по сей день редакторы утренних газет с бесчисленными чертами властителей? Однажды он поднялся на колокольню и дал себе показать, в обмен на карманные деньги, большие колокола, чей звон по воскресеньям доносился до его комнаты. Однажды священник пригласил разбойника подняться на кафедру, и тот принял приглашение.