Разбитое сердце июля

Отсутствие Вадима и Ирины Алену огорчило. Она-то надеялась завести с ними светскую болтовню, на которую была большая мастерица, и неприметно вызнать, не слышал ли кто чего о ночных событиях. Интересно, рассказал ли Холстин Ирине о страшной находке? Нет, пожалуй, промолчал, оберегая ее нервы. Но, может быть, с Вадимом поделился? Тоже вряд ли: Холстин небось постарается просто выкинуть из памяти тот ужас, который ему привелось испытать. Он даже перед самим собой, наверное, сделает вид, будто ничего не произошло, не то чтобы с будущим шурином такую жуть муссировать. А может статься, Холстин не слишком-то доверяет и будущему шурину, и самой невесте: опасается, что Ирину привязывает к нему лишь денежный интерес, твердое положение в обществе, которое ей с ним светит. А стоит ему чуть-чуть пошатнуться, тем паче – попасть в опасную ситуацию, так красотку и сдует ветром перемен…

Несчастный ты Достоевский, Алена Дмитриева, опять в своем репертуаре! Определенно не тем ты занялась в жизни, в психоаналитики тебе надо было пойти!

Оговоримся в воображаемых скобках: это не от переизбытка самомнения называет себя Алена Достоевским, просто она по психотипу, согласно замечательной науке соционике, типичный Достоевский. Кстати, интерес к соционике довел Алену до того, что она чуть с жизнью не рассталась, но случилось это так давно (ровно год назад, а с точки зрения нашей легкомысленной героини год – огромный срок!), что она никогда не вспоминала бы о том казусе, когда б не те именно события привели в ее жизнь Игоря…[2]

Короче говоря, ни с кем, кроме Леониды, обсуждать нашей писательнице ночные события возможности не представилось. Ну что ж, на безрыбье и рак сойдет. И Алена с самой приятной улыбкой спросила бухгалтершу, надолго ли затянулось банкетное веселье, потому что она, к сожалению, почувствовала себя плохо и оттого рано ушла.

Между прочим, соврать о своем плохом самочувствии – отличный тактический прием в разговорах с людьми, которые относятся к вам недоброжелательно. Для них каждая ваша, даже самая незначительная, неприятность – большое человеческое счастье, источник величайшего блаженства. И если, к примеру, сообщить такому собеседнику о своей смертельной болезни – диву потом будешь даваться жизненной энергии, которая в нем вдруг пробудится, свету счастья, которым озарятся его глаза! И он даже относиться к вам станет гораздо лучше – правда, лишь до той минуты, пока не смекнет, что ждать вашей кончины приходится как-то слишком долго.

Впрочем, с Леонидой этот номер не прошел. Выражение лица у нее было по-прежнему отсутствующее.

– Не знаю, – буркнула она, не поднимая глаз от чашки с какао. – Я тоже рано ушла. Наверное, еще раньше, чем вы.

– Почему?

– Слишком много неприятных лиц, – угрюмо ответила Леонида. – Смотреть противно.

Странное совпадение. Именно поэтому и Алене стало тошно на местном празднике жизни… Может быть, внешность обманчива? Может быть, Леонида из тех толстяков, которые обладают тонкой натурой, и даже где-то под складками ее жира можно отыскать ту самую интеллигентность?

– Да, – согласилась Алена, – публика была, конечно, не комильфо… Ну что ж, таковы нынешние хозяева жизни. Я, вообще-то, ушла еще и потому, что хотела лечь спать пораньше, выспаться наконец. Что еще делать в пансионате, как не спать, верно? Но не удалось.

По идее, должен был последовать вопрос: «Почему?», но не последовал. Кажется, Леониде было равным образом наплевать как на смерть, так и на жизнь неприятной соседки по столу.

Хи… Взаимно, сударыня!

– Я даже и представить не могла, что здесь по ночам может такое твориться! – воскликнула Алена, решив не ждать наводящих вопросов. – Какой-то кошмар. Сплошные хождения, шум, крики какие-то ужасные, будто кого-то убивали… К соседу моему кто-то прибежал ни свет ни заря, ломился в его дверь, как больной слон… Нет, я, наверное, пожалуюсь в администрацию, все же я сюда ехала отдыхать. И если мне здесь не могут обеспечить спокойный отдых, лучше расторгнуть договор и уехать.

Леонида зыркнула исподлобья, и в щелочках ее глаз, проблеснувших меж отекшими веками, Алена отчетливо разглядела жадную надежду.

Впрочем, немедленно лицо толстухи приняло прежнее отсутствующее выражение, и она пробормотала между глотками:

– Дело ваше.

На сем разговор кончился, и его можно было считать совершенно безрезультатным. О том, что Леонида ее терпеть не может, Алена знала с первой минуты встречи, так что новой информации она не получила никакой.

Не везет ей нынче с информацией! Нестерова она еще не видела (то ли спит, то ли снова уехал куда-то с утра пораньше), Леонида отмалчивается, Вадима нет, в столовой тихо и пусто…