Равнодушный красавец

А твое вранье! Какой ты врун! Врать для тебя все равно что дышать. Врешь, и врешь, и врешь, и врешь, и врешь, и врешь. Врешь по любому поводу, постоянно. Если ты говоришь, что пошел купить коробок спичек, — это неправда. Это значит, ты идешь попить пива и наоборот. Ты врешь по привычке, для удовольствия. На днях ты сказал, что идешь к зубному врачу. Я почуяла вранье. Заступаю на пост у гостиницы, где живет твоя девка, твоя старушенция, — и вижу, как ты оттуда выходишь. Не говори, нет, не клянись маминым здоровьем. Я тебя видела. Но зачем было рассказывать про зубного? Правда, что к зубному сходить, что к этой твоей старухе — удовольствие примерно одинаковое. В общем, твое дело. Делай, что хочешь. Меня просто возмущает твое вранье. Ты столько врешь, что сам запутываешься в собственном вранье, увязаешь по уши в своем вранье. Забываешь, что сам же говорил, за тебя прямо неловко. Уверяю тебя. Бывает, я краснею, когда слушаю, как ты рассказываешь совершенно нелепые вещи. А какой апломб, какой апломб! И заметь, я уверена, что и ей врешь, и всем остальным тоже, и твоя жизнь соткана из кошмарных сложностей.

В свое время, вначале, я ревновала, когда ты спал. Ломала себе голову: «Куда он уходит, когда спит? Кого он видит?» — а ты улыбался, расслаблялся, и я начинала ненавидеть тех, кого ты видел во сне. Часто я тебя будила, чтобы с ними разлучить. А ты любил видеть сны и злился, когда я тебя будила. Но я не выносила эту твою блаженную рожу.

Теперь, когда ты спишь, я себе говорю: «Ну вот, мне спокойно: он здесь. Я могу его приласкать, потрогать, посмотреть на него». Но сама я сплю плохо. Почти не сплю. Говорю себе: «Он спит, он не таскается то туда, то сюда. Он мой, я его охраняю».

Эмиль! Клянусь тебе, ты доведешь до того, что прольется кровь. Клянусь тебе. Или доведешь до того, что все полетит к чертям, и сам прольешь кровь, станешь убийцей и сядешь в тюрьму. Представляешь себя в тюрьме? Послушай. Я сдерживалась, у меня хватало терпения с тобой говорить. Но теперь мое терпение на исходе. Предупреждаю: если ты через три минуты… Значит, так: считаю до тридцати. Досчитаю до тридцати и, если ты не уберешь эту свою газету, предупреждаю тебя, что случится несчастье. (Считает.) Раз, два, три, четыре, пять… (До двадцати четырех. На счете двадцать четыре звонит телефон. Она подходит к телефону.) Повезло тебе. Алло, алло! Кто говорит? Нет, это не мсье Эмиль. Мсье Эмиль читает газету. Ах, вот оно что… это вы. Да… Превосходно, подождите. (С трубкой в руке, Эмилю.) Соблаговолишь подойти? Это твоя старушенция, (Молчание.) она просит тебя к телефону. (Молчание.) Нет, мадам. Я… я сказала ему, что это вы. Он не желает себя побеспокоить. Повторяю вам, читает газету. (Громко.) Эмиль, подойдешь к телефону? Да или нет? (В трубку.) Нет. Не подойдет… Но, мадам, я здесь бессильна… Вот как? Вот как? Вы прелесть. Он не желает с вами разговаривать, от меня — то вы чего хотите? Ну… (Вешает трубку) Мерзавка… (Подходит к Эмилю.) Спасибо, Эмиль. Ты был на высоте. Никогда бы не подумала, что ты так сумеешь. Я бы умерла со стыда, если бы ты стал говорить с этой женщиной. Эмиль… Я надоедлива. Правда?.. Прости меня… Поцелуй меня… (Отодвигает газету, Эмиль спит, сигарета выпала.) Ха, он спит! Вот это новости! А я — то умилялась, я — то вообразила…

Трясет его.

Эмиль! Эмиль! Эмиль! Ты спишь. Проснись. (Он поворачивается на другой бок. Она заходит с другой стороны кровати.) Я с тобой говорила, а ты спал. Звонила твоя старушенция. Я думала, ты не желаешь побеспокоиться, не желаешь с ней говорить… Эмиль!

Эмиль резко ее отталкивает. Потягивается, встает, раскуривает сигарету и идет в ванную; она идет за ним; он одевается.

Эмиль! Ты собрался уходить? Берегись! Я выброшусь из окна. Я убью себя.

Распахивает окно, бросает докуренную сигарету. Эмиль незаметно для нее уходит в ванную. Она отстраняется от окна, видит, что в комнате никого нет, и ее охватывает ужас.