Раубриттер (IV.II - Animo)

«Смиренные Гиены», окружившие доспех, одновременно сдернули полотнища, и Гримберт едва не вскрикнул от ужаса. Ему и раньше казалось, что контуры «Убийцы», пусть и укрытые брезентом, как будто немного изменились, но он утешал себя тем, что это ему мерещится. За семь дней в ледяной яме можно позабыть, как выглядит родной отец, что уж там доспех…

Но ему не померещилось. «Убийца» предстал перед ним преображенным, и в таком облике, что даже сердце, кажется, вместо очередного удара породило мягкое беспомощное дребезжание.

Его доспех…

Даже если бы «Убийца» оказался в дьявольской кузне, где все демоны ада измывались бы над ним денно и нощно, он и то не выглядел бы хуже. Чья-то злая фантазия исказила его знакомые черты, родив такое смешение жутких форм и цветов, что Гримберт обмер на месте, не в силах подойти к своему доспеху ближе.

— Пришлось подкрасить, — хихикнул Каноник, наслаждаясь произведенным эффектом, — Все равно старая краска облезла вся от огня, значит, ну мы и подновили, значит, в меру своих сил… Как вам ваш доспех, мессир рыцарь? Хорошая работа?

Гримберту захотелось зажмурить глаза изо всех сил, до боли в веках, и держать их так, пока мельтешащие желтые звезды не выжгут увиденное. Но даже если бы это произошло, память безжалостно сохранила детали. Воздух беззвучно сгорел в легких, оставив там едкую сухую золу.

Наверно, так ощущает себя священник, вернувшийся в родные места и увидевший храм, который осквернили лангобарды. Расколотый алтарь, разбитую посуду, исписанные безграмотными богохульными надписями стены нефа, разваренные кости святого, которого извлекли из раззолоченной раки и сварили в суповом горшке.

Это было не просто оскорбление, это было надругательство.

Новый окрас «Убийцы» был чудовищным и нелепым — таким, что от одного взгляда на доспех делалось дурно. Не серо-зеленый камуфляж, который часто использовался на неприхотливых и дешевых баронских машинах. Не традиционная для туринских рыцарей лазурь с золотом, ярко сверкающая на солнце и бросающая нарочитый вызов противнику. Даже не броская окраска чемпионов вроде зловещего багрянца «Багряного Скитальца» Магнебода или жутких черно-серых полос, украшавших «Великого Горгона» Алафрида. Тот, кто наносил новую окраску, не пытался ни скрыть «Убийцу», ни продемонстрировать миру какие бы то ни было геральдические цвета. Да и не было у «Смиренных Гиен» никаких цветов.

«Убийца» был выкрашен нарочито ярко, точно ландскнехт, напяливший на себя перед боем самые богатые тряпки, сплошь в алый и черный с широкой золотой каймой. Этот окрас был нелепым, бессмысленным, даже оскорбительным в своей безвкусице, от него несло неприкрытым бахвальством — вполне понятным для наемничьей орды, но немыслимым для рыцаря, пусть даже потерявшего последние представления о вкусе и скромности.

Но дело было не только в окрасе. Чертовы «Гиены» внесли в конструкцию рыцарского доспеха множество других изменений, при виде которых Гримберт едва не взвыл от ужаса. Бронированные наплечники «Убийцы» больше не выглядели элегантными в своей простоте, как полагается боевой машине, они ощетинились частоколами зазубренных шипов, остриями для которых послужили обломки копий, глеф и алебард. Шлем украшал пышный плюмаж из колючей проволоки, а пулеметные гнезда были задрапированы складками ярко выкрашенной ткани, точно пародируя пышные ландскнехтские рукава-буфы из дорогого бархата и щелка.

В некоторых местах изменения носили вполне практичный характер. Гримберт заметил пласты дополнительной брони, где-то неряшливо приваренные, где-то посаженные на примитивные заклепки, но даже не успел ужаснуться, лишь подумать о том, до чего паршиво должно было сказаться на балансе и равновесии машины подобное изменение в конструкции, особенно с учетом того, что производили его люди, в жизни не видевшие технологий сложнее колодезного ворота. Уязвимая бедренная часть «Убийцы» оказалась прикрыта кольчужной юбкой, свисавший до коленных шарниров. Не Бог весть какая защита, но, быть может, сгодится для защиты ног от крупных осколков, если дело дойдет до боя…

Но даже не это поразило Гримберта в первую очередь. На лбу боевой рубки кто-то белой и алой краской изобразил кровожадную морду, принадлежащую, должно быть, самому Сатане. Ощетинившаяся кривыми зубами пасть, распахнутая во всю ширину, сверкающие жаждой крови пустые глазницы, обрамляющая их клочковатая шерсть…

Изображение не было мастерским, люди, наносившие его, многими инструментами владели куда увереннее, чем кистью, однако в сочетании с наваренными на броню шипами, омерзительной раскраской и прочими варварскими украшениями производило гнетущее, жуткое впечатление. Столь жуткое, что потрясенный Гримберт не сразу распознал, кому принадлежит эта дьявольская морда, скалящаяся с лобовой брони.

Гиена. На лобовой броне «Убийцы» сверкал гипертрофированный лик голодной гиены.