Раубриттер (IV.II - Animo)

— Ну-с, — Вольфрам Благочестивый разглядывал своего пленника с каким-то недобрым интересом. Как мясник, подумал Гримберт, который прикидывает, от какого бока можно отрезать шмат мяса так, чтоб не забивать всю корову, — И о чем же вы хотели побеседовать со мной, юный мессир? Уж надеюсь, не пожаловаться на условия содержания? Если так, я буду очень огорчен. Ржавый Паяц заверил меня, что ваши покои в полном порядке, он сам, не щадя старого хребта, ухаживает за вами аки пчелка!

«Смиренные Гиены», не упустив возможности, грянули хохотом. Грязные, одетые в какие-то лохмотья, сами бледные от холода, с горящими глазами, они больше походили на банду оборванцев, чем на закаленных разбойников. И на Гримберта смотрели так, как могут смотреть хищные обитатели леса на ухоженную домашнюю скотину с тучными боками.

Если бы не Вольфрам, разорвали бы, мелькнула мысль у Гримберта. На месте, едва только вытащив из доспеха. Не потому, что им было бы выгодно, а просто вымещая злобу, которая черной желчью скапливалась в них долгие годы. Злобу на сопляка, который всю жизнь питался пшеничным хлебом, маслом и молоком, а не гнилым мясом и просом, как они сами.

— Может, вам чего еще угодно? — Вольфрам широко распростер руки, точно в самом деле изображал гостеприимного хозяина, — Не стесняйтесь, только попросите, мессир. Если вам одиноко в ваших покоях, я прикажу, чтоб вам прислали девицу. У нас тут, знаете ли, богатый ассортимент женского пола, на любой вкус!

Орлеанская Блудница, к несчастью оказавшаяся рядом, резко подняла голову. Как он и ожидал, она носила глухой шлем из некрашенной стали, который на фоне снега казался серым, как перья кладбищенских ворон. Никаких украшений, никаких гербов, плюмажей, или фигурных вырезов, только тяжелая клепанная сталь с узкой Т-образной прорезью на месте лица. В этой прорези он увидел его глаза — не зеленые, как ему представлялось, а тускло-серые, как подтаявший снег, внимательные, недобро взирающие из-под коротких опаленных ресниц.

— Хочешь, чтобы я занялась нашим гостем? — Блудница повернула голову в сторону Вольфрама, — Сомневаюсь, что он дорос до настоящей женщины, если он и способен совокупляться, то разве что с обитателями маркграфского курятника ночью украдкой, но, если ты хочешь…

Она шагнула к нему, разводя стальные руки в нелепом подобии страстного объятья. Гримберт машинально подался назад — несмотря на грациозность, которую не могли сокрыть даже литые пластины брони, облекающие Блудницу со всех сторон, он чувствовал, что это объятье может раздавить даже крепкий дубовый ствол, один только треск от ребер пойдет.

Великий Боже, какую груду железа она на себе носит, подумал он, в миг забыв про предстоящий разговор с Вольфрамом, и как только кости выдерживают?

Кираса Орлеанской Блудницы ни в малейшей мере не напоминала те парадные латные облачения, что носили туринские вельможи, которые лишь выглядели массивными и внушительными, на деле же сделаны были из титана и облегчены настолько, что весили немногим больше двух стоунов[24]. Доспех Блудницы весил самое малое втрое больше и производил весьма внушительное впечатление. Собранный из нескольких фрагментов нагрудник, такой массивный, что, пожалуй, не прошибить из пулемета, разве только бронебойной пулей. Сложной формы плакарт[25], надежно прикрывающий живот. Выпуклые наплечники, каждый из которых походил на миниатюрный церковный купол. Доспех едва ли создавался под женскую фигуру, однако на Блуднице сидел как влитой, будто их изготовили на одной и той же фабрике, добиваясь идеальной подгонки вплоть до последнего микрона. Может, потому движения Блудницы, заточенной в эту уменьшенную копию бронекапсулы, выглядели естественными и даже грациозными, как никогда не выглядят у облаченного в боевой доспех человека.

В том, что доспех был боевым, у Гримберта не возникло никаких сомнений. Сталь была полирована и не имела ни одного пятнышка ржавчины, однако во множестве мест на ее поверхности угадывались следы, которые можно заполучить только в бою — крошечные оспины, оставленные пулями аркебуз, едва видимые царапины, которые явно долго полировала умелая рука, но так и не смогла полностью свести.

Двумя короткими движениями Блудница расстегнула ремни, которым ее доспехи крепились вместе, и сняла с себя горжет. Под выгнутой стальной пластиной обнаружилась удивительно бледная шея, тонкая, как тростинка, но почему-то кажущаяся мягкой, как лебединый пух. Вот только глаза ее остались двумя гибельными серыми омутами, от которых веяло даже не морозом — мучительной ледяной гибелью.

— Что ж, развлечемся, мессир? — спросила она своим низким голосом, пристально глядя на Гримберта, — Ты не будешь разочарован. В последний раз я развлекалась в Аквилее год назад, с каким-то заезжим бароном на постоялом дворе. Не осуждай меня, мессир, если я рутьер, это не значит, что я не могу быть женщиной! У нас есть свои потребности. У меня — так точно. Я предупредила того барона, что он будет кричать всю ночь, но он не выглядел испуганным. Напротив, он, кажется, предвкушал это.