Ратоборцы

Обойдя Александра и спустясь на нижний приступок, посадник оборотился к Невскому, снял шапку и, низко поклонясь, громко и торжественно произнес:

– Ото всего господина Великого Новгорода: князь, отдай нам гнев свой!..

Сперва, по возвращении князя на вечевой помост, его слушали, не перебивая. И с неотвратимой явственностью Александр представил затихшему вечу всю неизбежность и ордынской переписи в Новгороде, и ордынской дани. Закончил он так:

– Господа новгородцы, дань в Орду – неминучая!.. Зачем кичиться станем своею силой чрезмерно? Вспомните, какие царства ложились под стопою завоевателей! В пять дней Владимир взяли. Да и Суздаль – в те же самые дни. За один февраль-месяц – помните? – одних городов только четырнадцать захлестнули!.. Сквозь Польшу проломились. В немецкую державу вторглись, рыцарей поразили. А в Мадьярии?! И войско, и ополченье, чуть не во сто тысячей, истребили все, до единого. Короля Бэлу хорваты укрыли. После побоища под Лигницей – ведь слыхали, – где Генрих пал… Не худые воины были. И кованой рати, конницы панцирной было там не тысяча и не две!.. А что же? – после побоища того Батыю девять мешков рыцарских ушей привезено было!.. И не оба уха у мертвецов отрезали, но только правое одно: для счету!..

Александр остановил речь. Падали редкие влажные хлопья снега. Народ молчал… И вот опять тот же звонкий и дерзкий голос выкрикнул:

– Ничего!.. Пускай!.. У нас в Новгороде лишних ушей довольно – клевретов твоих!..

Александр кинул оком в толпу. Теперь он рассмотрел крикуна: хрупкий, но подсадистого сложенья, желтоволосый и кудреватый добрый молодец, в валяной шляпе пирожком, стоял в толпе, откинув голову, и, прищурясь, дерзко смотрел на князя, окруженный своими сторонниками, которые, как сразу определил князь, даже и подступиться не дали бы никому чужому к своему вожаку.

Князь вспомнил, кто это был: это был Александр-Милонег, из роду Роговичей, староста гончаров и ваятелей, работавших на владычном дворе и в прочих церквах.

У владыки Далмата он его и застал однажды, когда художник, почтительно склонив голову, принимал указанья архиепископа касательно выкладки мозаикой новой иконы…

Александр Ярославич простер руку в сторону старосты гончаров и, глядя на него, сурово ответил:

– Нет, Рогович, ты ошибаешься! Зачем мне, новгородцу, клевретами в своем городе обставляться? А вот ты зачем – новгородец же! – подголосков своих этакое количество с собою приволок на вече?

И едва произнес он эти слова, как сразу они отдались довольным, радостным гулом среди сторонников князя. Особенно радели, на этот раз за князя, Неревский конец, где больше – купцы, а также Торговая сторона, заречники. Купцы – особенно те, что с Востоком торговали, – еще при дедах и прадедах Ярославича постигли на своем горьком опыте, сколь опасно дразнить и гневать суздальского великого князя: чуть что – сейчас перехватит Волгу, Тверцу, закроет доступ и низовскому, и булгарскому, и сибирскому, и китайскому, и кабульскому гостю; да и купцов самих новгородских переловит – и по Суздальщине, и по волокам, и в Торжке, да и в темницу помечет с земляным засыпом. Нет, уж лучше ладить с ними, самовластцами суздальскими!.. И ныне ведь чего этот хочет Ярославич? – да только чтобы от разоренья татарского малой данью город спасти!.. Так чего ж тут супорствовать, чего ж тут против князя кричать купцу или боярину?! Другое дело те вон: голота, босота, да худые мужики – вечники, да ремесленники, да пригородный смерд – огородник, да неприкаянные ушкуйники! Им что терять!.. Пожитков немного!.. А головы им не жалко. Эти и на татар подымутся! А ведь слыхать, что верхних людей – купцов, бояр – татары в живых не оставляют, а ремесленнику – ему и в Орде хорошо… как попу: убивать их не велено…

И Торговая сторона, Неревский конец весь – они шибко кричать стали за князя.

Однако и простой люд сильно подвигнулся за Ярославича после того, когда не раз и не два он зычным голосом возвестил:

– Друзья новгородцы!.. Да ведь то возьмем во вниманье: сие – не порабощенье нам, но только – откуп!.. Не порабощенье, а откуп!

В толпище доброжелательно загудели. Однако выкрикивали и другое.

– И без того налога тяжкая на товары! – крикнул опытный горлан-вечник, со спиною как деревянная лопата, нескладный мужик, именем – Афоня Заграба. – Каждый, кому не лень, берет с товаров!.. И владыке – от торгу десятая доля, и от всякого суда – десятую векшу, и на князя! Всем надо, всем надо: кому что требит, тот то и теребит с работного человека, с ремесленника, – горестно и насмешливо воскликнул он. – А тут еще татары станут каждый товар тамжити!..

Толпа зашумела.

Александр Ярославич понял, что надо вмешаться, и нашелся ответить шуткою, до которой столь охоч был новгородский вечник.

– Что говорить! – сказал князь. – Добро там жити, где некому тамжити!..

Послышался одобрительный смех.

– Верно! Верно!.. – раздались голоса.

Александр добавил:

– Знаю: тяжко. Налоги, дани, поборы – лучше бы без того. А только где ж, какая держава стоит без того? Не слыхивал!..

И княжое слово опять взяло верх.