Ратоборцы

— Молчи! — во весь голос заорал Ярославич, у которого в этот миг свет помутился в глазах от гнева. — Да знаешь ли ты, что в этих жилах — кровь Владимира Святого, кровь Владимира Мономаха, кровь кесарей византийских?! А ты — смерд!.. — Вне себя от ярости, он схватил за грудь Роговина, и все, что было надето на теле узника, затрещало и разорвалось.

Рогович захрипел. Но даже и тут, с трудом хватая воздух грудью, он шепотом выкрикнул:

— Меня… задушить… можешь: я — не Новгород!..

Ярославич отбросил его от себя.

— Дьявол — в тебе!.. — Невский отошел к столу и стоял некоторое время молча, тяжело дыша.

Наконец, смотря в упор на противника, спросил его угрюмо и торжественно:

— Коли отпущу, опять за то же примешься?

— А то — нет?! — Рогозин тоже поднял глаза, и взоры их встретились.

— Ну, тогда не пеняй на меня господу! — обрекающим голосом сказал Невский.

4

Дубравка возросла, раздобрела, вошла в лета. Статная, высокая, с гибким станом и царственными движеньями расцветшего тела, уже изведавшего материнство, — ибо там, в изгнании, у княгини Аглаи был младенец, — Дубравка вызывала сейчас даже и со стороны княгини Вассы невольные похвалы.

— Какою же ты стала красавицей, Аглая! — в присутствии Александра, который нередко теперь заходил к ним, на женскую половину, воскликнула однажды княгиня Васса, ласково оглаживая упругое тело невестки. — Экая телица господня!.. Куда тебе вдоветь, повдовела — и хватит!.. Саша, — обратилась она к мужу, — а ведь правда, мы не отпустим ее к Данилу Романовичу, а замуж здесь отдадим? Я ей и жениха нашла…

Ярославич через силу усмехнулся. Неприятным показалось Ярославичу чуждое его княгине, столь свойственное прочим боярыням, касание до чужой брачной жизни, до чужих замужеств и женитьб: «Не к лицу ей это!..»

— Не думал я, что монашенка моя, яже во святых, княгиня Васса, свахою может быть, да и доброй! — сказал Невский.

Княгиня Васса Брячиславна была до крайности разобижена:

— Что же, даже среди родных я не могу и шутки себе позволить? Или я не человек, как все?

— Ну полно! — стал уговаривать ее Александр. — Прости. Пошутил… Так за кого же придумала ты отдать Дубраву нашу? — совсем по-другому спросил Ярославич.

— Глебушка ей жених, Василькович! — сказала, перестав сердиться, княгиня Васса. — Зачем же будем красавицу такую, дитя наше, в чужой род отдавать? Вот вернется Глеб из Большой орды, от Каневичей, — и поженим. Тебе он помощник верный. Ты его любишь. Будут они с Дубравкой в своем Белоозере жить, а мы — во Владимире. Ездить будем друг к дружке. И как будет хорошо!

— Это какой Глеб? — изумилась Дубравка. — Тот юнец, что на свадьбе нашей со свечою шел?

Княгиня Васса улыбнулась:

Так разве одна только ты выросла? Ведь уже семь лет, подумать страшно, как привезли тебя к нам, во Владимир. Тебе двадцать три, ну и Глебушке около того…

Вмешался Невский.

— Нет, мать, — насмешливо сказал он. — Незадачливая ты сваха!.. Я велел Глебушке в Орде жениться, когда все ладно там пойдет у него…

— В Орде?! У поганых? На татарке? — воскликнула княгиня Васса.

Александр пожал плечами.

— А что ж тут такого? Они хороши, княжны ихние! Ясно, что окрестим вперед. И они этого не прочь. У самого Менгу покойная царица была христианка, православная. Ежели оженится Глебушка в Орде, то лишь новую юницу введем в стадо Христово… Нет, видно, другого жениха будешь присматривать для нее! — закончил он снисходительно. А потом, осмотрев Дубравку с ног и до головы, покачал в раздумий головой и проговорил: — Эх, время, время… летит — и не видим! Семь лет!.. А и впрямь, как возросла!.. Вот только косички у тебя не выросли, Дубравка, — пошутил он и слегка докоснулся до золотых косичек Дубравки, забранных венчиком под золотой кораблик с кисейным наголовничком.

Дубравка смутилась. Вмешалась Васса:

— Саша, да оставь ты ее, в краску вогнал!..

От проницательного, хотя и постоянно долу опущенного взора княгини Вассы не укрылась радость, которая вспыхнула в глазах Александра, когда, вернувшись под вечер из Новгорода к себе на Городище и войдя на половину княгини, он увидал, что у нее сидит Дубравка, хотя приезд княгини Аглаи не был для него неожиданностью.

Невский знал и узнал своевременно, то есть вскоре же, как возвратился в Переславль от Сартака, что брат Андрей и Дубравка спаслись от татар, что они бежали сперва в Новгород, потом в Псков, затем в Ревель, к датчанам, потом в Ригу, к магистру Поппе фон Остерна; узнал, что там они разделились: Дубравка, воспользовавшись пребыванием у рыцарей Марии посольства отца своего, отбыла с посольством этим в Галич, а князь Андрей — в Швецию. Затем, когда Александр выхлопотал для Андрея прощенье и оба они, князь и княгиня, возвращались через Ливонию, то здесь, при весьма смутных обстоятельствах, князь Андрей Ярославич убит был в схватке, завязавшейся между немецкими рыцарями и отрядом эстонцев…