— Да, Бату, — отвечал он, — никто более, чем ты, не знает меня!.. И я впрямь не удержался бы от искушения укрыть в час бедствия и весь мирно пашущий народ мой от истребительного меча и аркана под кров шатра моего… Однако где же найти такой шатер? Народ русский столь многочислен, что разве только один шатер — небесный — способен вместить его!..
Батый, восхищенный, приказал позвать скорописца и предать письменам этот ответ Александра.
— Эх, Искандер, Искандер!.. — произнес вслед за тем старик, сокрушенно качая головою. — Почему ты не хочешь сделаться сыном моим, опорой одряхлевшей руки моей и воистину братом сына моего, Сартака? Он слаб. В нем страшатся только моего имени. Ему хорошо с тобою и спокойно было бы!.. И я приложился бы к отцам своим успокоенный, ибо я уже видел сон, знаменующий близость смерти. Согласись, Искандер!..
И, пользуясь тем, что они были только вдвоем в шатре Батыя, старый хан возобновил еще раз свое предложенье Невскому, чтобы он взял себе в жены монголку из дома Борджегинь, — то есть из того самого дома, из которого происходил Чингиз-хан, — помимо прочих жен и наложниц.
Батый сделал при этом знак, чтобы Александр переместился к нему, вместе со своей ковровой подушкой, поближе, чтобы удобно было шептать ему на ухо.
Невский повиновался, и скоро ухо Александра, обращенное к Батыю, запылало от тех непристойных расхваливаний разных скрытых достоинств и статей принцесс из дома Борджегинь, коими сопровождал старый сластолюбец имя каждой принцессы.
Александр краснел и молчал.
— Что?.. Нет? И эта не нравится? — восклицал, изумленно отшатываясь от Александра и взглядывая на него, Батый. — Но чего же тогда ты ищешь, Искандер? И каково твое сужденье о красоте женщины? Ну, тогда вот тебе еще одна: Алтан-хатунь. Хочешь, я прикажу позвать ее: созерцая ее, ты будешь таять, как масло!..
И у старика у самого растаявшим маслом подергивались глаза. Вдобавок к монголкам Батый предлагал Невскому еще и китаянок, дочерей последнего китайского императора, удавившегося в своем дворце в тот миг, когда раздался топот монгольских воинов, ворвавшихся во дворец.
— Эргунь-фуджинь! Дочь царя хинов, — закрывая глаза и причмокивая, говорил Батый. — Ее ножки подобны цветку белой лилии и столь малы, что каждая вместится в след, оставленный копытцем козы. Э!..
И старик тыкал Александра в бок отставленным большим пальцем и испытующе смотрел на него.
Ответ Александра был прост.
— Тебе благоугодно приказать мне говорить, — отвечал он, — и вот я говорю. Ты знаешь, что я женат. И вера народа моего запрещает иметь более одной жены. Не должен ли в первую очередь князь народа исполнять «Ясу»?
Батый только засмеялся на это.
— Твое суждение вызывает смех, — сказал он. — Мы не заставим тебя отступать от веры отцов твоих. Я не понимаю этого сумасброда Берке, который хочет, чтобы все поклонялись одному Магомету. Веры все равны, как пальцы на руках, — учит «Яса». Пусть у тебя будут все эти жены. Кто же мешает княгине твоей остаться главной супругой, подобно моей Баракчине? Согласись, Искандер!.. Ты знаешь, что мне — скоро умереть. Стало быть, мне незачем допускать, чтобы ложь оседала на устах моих, готовых сомкнуться навеки! И вот я говорю тебе: после Священного воителя, блаженной памяти деда моего, кто способен пронести до океана франков его девятибунчужное знамя, кроме меня одного? Только — один: и это ты, Искандер! Я не знаю государя и владетеля, равного тебе! Берке — старый ишак! Согласись, о, только согласись, Искандер!.. А тогда… — Тут Батый вдруг понизил голос и чуть не в самое ухо Невского произнес: — А тогда мы прикажем этому Берке умереть, не показывая своей крови.
Помолчав немного, страшным и горьким смехом рассмеялся старый хан.
— О-о, я знаю, Искандер, — протяжно произнес он, — что едва я уйду путем всей земли, как на другой же день Берке спровадит жизнь сына моего Сартака. Это уж так!.. И ты это знаешь, Искандер!.. Менгу? Вот эта самая рука вытесала им этого повелителя! Но и этот не умедлит, в благодарность мне, отравить Сартака, едва я умру… Слепнущая старость многое, Искандер, прозревает — увы! — слишком поздно!.. Нет! Потомству моему не владеть наследием Джучи!.. Так слушай же, Искандер!..
Тут глаза старого Бату засверкали, он распрямился, изветшавшая мышца его правой руки вновь обрела силу: он властно притянул голову Александра к своей хрипло дышащей груди и сказал ему на ухо — властным и как бы рыкающим шепотом: