Расул Гамзатов

Размышляя о необыкновенной судьбе песни, Гамзатов писал: «У “Журавлей” особая судьба: одних они провожают, других встречают. Они не ищут тёплых краёв, не портятся от повторения, а те, кто не поёт, хранят их в душе, как молитву. Это “поняли” некоторые “старые большевики”, которые писали письма в ЦК партии и ко мне, чтобы эту песню запретили, что ею могут воспользоваться религиозные деятели в церквях, в мечетях и просто в жизни. Должен сказать, даже в годы застоя у этой песни не было застоя. Мои “Журавли” не относятся ни к каким партиям, течениям, группировкам, союзам. Мы и так со своими требованиями партийности снизили и опошлили высоту, дальность и вечность живой души поэзии. Не принадлежат они и никакой отдельной религии, отдельной нации, отдельному поколению. Не ограничены временем, системой, сословием. И в то же время они не отрицают, а утверждают человека всех наций, всех религий, всех поколений, всех времён».

Успех был неожиданным для её авторов, но природа успеха оставалась для Гамзатова тайной. Невозможно было постичь, почему то, над чем работаешь годами, может остаться невостребованным, а результат мгновенного озарения может обессмертить автора. Возможно, одно неотделимо от другого. Алхимия успеха не поддаётся банальным расчётам.

«Возьмём одно из самых известных стихотворений Гамзатова — “Журавли”, ныне ставшее популярнейшей песней, одной из любимейших в стране, может быть, лучшей, — писал Кайсын Кулиев. — Почему это стихотворение стало песней, вызвавшей такой огромный интерес? Опять-таки, думается мне, потому что поэт в нём говорит об очень близких каждому из нас вещах, о тех незабвенных детях Родины, которые полегли на родной земле, чтобы отстоять её от врагов. Но ведь и до Гамзатова писали об этом очень много. Но всё дело в том, что Расул написал иначе, то есть очень талантливо, сильно, сердечно, проникновенно, пронзительно. А ведь в этом и сила лирики».

В одной из наших бесед Расул Гамзатов высказал то, над чем, наверное, немало размышлял. Он признался, что почувствовал себя настоящим поэтом только тогда, когда вся страна запела «Журавли»: «Ты не поэт, пока твоё стихотворение, твоё глубоко личное переживание не вознесётся до уровня общенационального явления».

«Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ПЕСНИ ЗВУЧАЛИ...»

Горцы — народ музыкальный, песни и танцы для них так же привычны, как бурка и папаха. Они традиционно взыскательны к мелодии и слову. Их песенная культура самобытна, богата и по-прежнему почитаема.

Рита Райт-Ковалева в книге «Роберт Бёрнс» писала: «И если велико счастье стихотворца, ставшего для своего народа учителем, помощником в его поисках и живописцем его жизни, то бесценен и песенный дар поэта, рождающий новую песню, вспоенную всем творчеством народа и к народу же возвращающуюся».

За хорошую песню поэтам дарили коней, за плохую — могли с позором изгнать из аула. Когда даргинский певец Батырай пел то, что было неугодно правителям, люди в складчину покупали быка, чтобы заплатить штраф.

Певице Анхил Марин, как гласит предание, ханы приказали зашить губы, но её песни всё равно звучали в горах.

Анхил Марин, чей рот зашит наибом,
Горянка из аула Ругуджа,
Захлёбываясь кровью, стоном, хрипом,
Рвёт нити, вольной песней дорожа.

Над Махмудом учинили расправу за его песни, но он продолжал петь.

«Простой гость — это гость твоего дома, — передавал Гамзатов слова отца. — Но гость-певец, гость-музыкант — это гость всего аула. Всем аулом встречают и провожают его. Махмуда, например, встречали лучше, чем губернатора».

Песни горцев полны страстной любви и трепетных откровений, потому что любовь для горца — это вся его жизнь.

Батырай пел о чуде любви:

Есть в Египте, говорят,
Наша давняя любовь:
Там портные-мастера
Режут выкройки по ней.

В аварском языке стихотворение и песня — это одно слово — «кеч1». Удачные стихи быстро превращались в песни, к которым исполнители могли добавить что-то своё, могли сократить текст, могли добавить повторы, которых не было у автора. Каждый исполнитель «прилаживал» песню к своей манере исполнения. Но чаще всего пели сами авторы, наигрывая на музыкальном инструменте. У аварцев это двухструнный пандур — верный друг поэта. Потому и стихи, как правило, писались так, чтобы их можно было петь. В музыкальном сопровождении они лучше воспринимались и легче запоминались.

Гамзатов писал в «Моем Дагестане»:

«Однажды приближённые спросили у великого Шамиля:

— Имам, скажите нам, почему вы запретили сочинять стихи и распевать их?

Шамиль ответил:

— Я хотел, чтобы остались поэтами только настоящие поэты. Ведь настоящие всё равно будут сочинять стихи. А лжецы, лицемеры, именующие себя поэтами, конечно, испугаются моего запрета, смалодушничают и замолчат».